Уэрдингтон отнесся к моим словам очень серьезно и ходил за мной по пятам, как профессиональный телохранитель. Одного черномасочника мы засекли сразу и безошибочно — по тому, как он обалдел, завидев меня, да еще идущего на своих двоих. В этот миг Норман Оспрей как раз собирал свою букмекерскую стойку. Он застыл с открытым ртом, а тут еще к нему некстати подошла Роза. Проследив за его изумленным взглядом, она и сама утратила изрядную долю самодовольства.
— Вот черт! — только и сказала она.
— Том Филлин наказал вам кланяться, — обратился я к этой парочке.
Ни он, ни она не пришли в восторг. Уэрдингтон лихорадочно прошептал у меня за спиной что-то в том духе, что не надо ворошить осиное гнездо. Он отошел от стойки, и я последовал его примеру.
— Они сами толком не знают, чего ищут, — заметил я. — Знали бы, так вчера напрямик и сказали бы.
— Может, и сказали бы, не помешай им Том Филлин со своими собаками.
У меня сложилось впечатление, что всего лишь пятнадцать часов тому назад меня хотели изуродовать и заставить выдать какие-то сведения. Но если бы не появился Том Филлин, если бы мне и вправду пришлось спасать запястья и если бы я мог ответить на их вопросы — стал бы я отвечать?
Как ни болело у меня все тело, в голове по-прежнему не укладывалось, чтобы Мартин знал нечто такое, из-за чего, по его мнению, можно было изуродовать человека. Не нравилось мне и другое предположение: черные маски сдуру решили, будто я знаю то, что им нужно, но не говорю из чистого упрямства.
Не без презрения к самому себе я признался: знай я, что им нужно, то, вполне вероятно, все бы выложил, лишь бы остановить их.
Эх, Мартин, старина, подумал я, в какую же ты меня втравил заваруху.
Лестерские букмекеры пригласили Ллойда Бакстера на ленч. Наши с ним дорожки пересеклись на полпути между демонстрационным кругом и букмекерскими стойками. Для него встреча с нами была неожиданной, но я-то давно его заприметил. Мы с Уэрдингтоном дождались, пока он покончит с букмекерским угощением — ростбифом, сыром и кофе.
Бакстеру встреча со мной доставила мало радости. Уверен, он сожалел обо всем, что произошло тем вечером в Бродвее, однако изо всех сил старался быть вежливым. Должен признаться, с моей стороны было неблагородно подозревать, будто это потому, что я знаю о его эпилепсии. Его болезнь ни разу не фигурировала в разговорах или в печати, и, возможно, он опасался, что я не только предам ее гласности, но еще и начну высмеивать.
Уэрдингтон на какое-то время отлип от моей персоны, и мы прошлись с Бакстером. Тот нахваливал букмекерский ленч, обсуждал достоинства разных тренеров и напирал на недостатки Прайема Джоунза.
— Он не виноват, что Таллахасси упал в Челтнеме, — сказал я и в ответ получил язвительное:
— Ему следовало лучше натаскать жеребца.
— Ну, — возразил я, — этот конек доказал, что умеет прыгать. Он ведь уже выиграл на нескольких скачках.
— Мне нужен другой тренер, — упрямо заявил Бакстер.
Внутреннее чутье, решил я.
Букмекеры не только угостили Бакстера ленчем — они вручили ему пропуск в гостевую ложу. У входа Ллойд Бакстер начал было извиняться, что вынужден меня оставить, но какой-то шедший за нами букмекер изменил ход событий.
— Вы ведь стеклянных дел мастер, верно? — добродушно пророкотал он. — Моя жена от вас без ума — вы ей выдули такую шикарную лошадку… Вы же и приходили тогда делать подсветку?
Я неплохо помнил и фигурку лошади, и дом, так что меня пригласили в ложу, чему Бакстер не очень обрадовался.
— Если верить моей жене, этот молодой человек — истинный гений, — сообщил букмекер Бакстеру, провожая нас внутрь.
На крупном лице Ллойда Бакстера ясно читалось, во что он ставит мнение жены букмекера. Но, видимо, оно в конце концов на него повлияло: когда стихли аплодисменты в честь очередного победителя, Бакстер, к моему удивлению, легко тронул меня за рукав, чтобы я не спешил уходить. Однако он по-прежнему мялся, и я решил ему помочь.
— Я все задаюсь вопросом, — осторожно приступил я, — видели вы или нет того, кто входил ко мне в демонстрационный зал в новогоднюю ночь.
Он долго молчал, потом едва заметно кивнул.
— Входил человек. Помнится, он спросил о вас, я ответил, что вы вышли. Но я не смог его разглядеть. Порой я вижу все в искаженном виде.
— У вас же наверняка есть таблетки.
— Разумеется, есть! — раздраженно ответил он. — Но в тот страшный день я просто забыл их принять.
Я спросил, не мог бы он, несмотря на искажения, описать моего неизвестного гостя.
— Нет. Очнулся я уже в больнице. — Затем он неуверенно протянул: — Худой мужчина лет за пятьдесят, с седой бородой.
По описанию он никак не походил на вора. Бакстер, должно быть, заметил мои сомнения, потому что добавил: на его взгляд, седобородый больше всего напоминал университетского преподавателя. Профессора.
— Обычный покупатель? — спросил я. — Интересовался стеклом?
Бакстер не помнил.
— Даже если он что-то и говорил, я слышал только бессмысленное бормотание. Довольно часто я все воспринимаю в превратном виде. Что-то вроде предупреждения. Порой удается немного исправить картину или хотя бы приготовиться к приступу, но в тот вечер все случилось слишком быстро.
Я подумал, что Бакстер со мной чрезвычайно откровенен и доверителен.
— Этот бородач, — сказал я, — он, верно, видел, как начинался ваш э-э… ваш приступ. Тогда почему он вам не помог? Как, по-вашему, он просто не знал, что делать, или забрал парусиновую сумку с деньгами и был таков?
— И видеопленку, — добавил Бакстер.
От неожиданности я ойкнул, потом спросил:
— Какую пленку?
Ллойд Бакстер наморщил лоб:
— Он ее попросил.
— И вы ему отдали?
— Нет. Да. Нет. Не знаю.
Стало ясно, что воспоминания Ллойда Бакстера о том вечере и вправду напоминают яичницу-болтунью. Просто так уж мне повезло, что его припадку надо было случиться в самое неподходящее время.
Мы распрощались. Снаружи меня ждал дрожавший от холода Уэрдингтон. Он заявил, что хочет есть, и мы пошли искать, где бы перекусить. Пока он уплетал две полные тарелки пирога с мясом и почками (свою и мою порции), я ему объяснил, что теперь мы ищем худого седобородого мужчину за пятьдесят, похожего на преподавателя высшей школы.
— Как тебе это нравится? — спросил я. — Допустим, мистер Седобородый отдает пленку Мартину, тот передает ее Эдди Пейну, а Пейн — мне. После гибели Мартина мистер Седобородый решает вернуть свою видеопленку и выясняет, что та у меня в Бродвее. Он забирает пленку и заодно, поддавшись искушению, — сумку с деньгами, которую я как последний дурак оставил на виду. В результате он вынужден помалкивать о том, что забрал пленку.
— Потому что тем самым признается и в краже наличных?
— Железно.
Мой телохранитель вздохнул и добрал с тарелки последние крошки.
— Чего теперь ждать? — спросил он.
— Могу только гадать.
— Вот и давай. Гадай. Потому как циклопропаном нас травил вовсе не старикан. Малыш Дэниэл рассказал, какие на нем были кроссовки — таких никто, кроме подростка, не наденет даже под страхом смерти.
Тут я с ним не был согласен. Седобородые эксцентрики могут носить все, что угодно.