– Вот черт, – повторил Бахрушин.
– Вот именно. Он два дня назад уехал на какую-то встречу и с тех пор не вернулся. Все. Конец истории.
– История хороша, – оценил Бахрушин.
– И я про то же, – согласился Олег Петрович. – Стал бы Никитович меня вызванивать, настаивать, чтобы я немедленно в Париж звонил, и вообще вею кашу заваривать, если бы за этим ничего не было. А?
– Я не знаю, – сказал Бахрушин медленно. – Мало ли что ему в голову взбредет. Может, ему уже отставку подписали, мы же не знаем! И ему нужно срочно повысить собственный статус. Вот он и… старается. Разоблачает международные заговоры.
– Отставку ему не подписывали, и мы это знаем, – поправил его председатель, налегая на слово “мы”. – И что это он вдруг сейчас старается, когда тема такая скользкая? Кроме того, Никитович не Ястржембский, он на себя отродясь никаких ответственных решений не брал, особенно по террористическим группировкам.
Ты что-нибудь понимаешь, Леша? Я вот решительно ничего.
Бахрушин не знал, что отвечать, – пожалуй, в первый раз с тех самых пор, как его вызвали в подвал, за железную дверь, имевшую название “Первый отдел”, и там вкрадчиво спрашивали, что он думает о студенте Подушкине и студенте Ватрушкине.
Впрочем, тогда он вышел из положения, а как выходить сейчас, он не мог себе представить.
Зачем пришел Добрынин? Перевести все стрелки на него, Бахрушина? Почему так спешно? Почему перед самым своим отъездом? Или отъезд тоже как-то связан с этой дикой парижско-арабской историей?! Куда делся Столетов, если он вообще куда-то делся? Почему он звонил Никитовичу, а не Добрынину или Бахрушину, которые являлись его непосредственными начальниками? Это было бы гораздо проще и логичней!
Объяснение его звонка могло быть только одно – он на самом деле верил в то, что пленка подлинная, и хотел доложить о ней как можно выше, чтобы как-то подстраховаться в случае, если….
Если что?..
И может быть, это самое “если” уже наступило, раз жена не знает, где он, и мобильный не отвечает?!
– Ну что? – повторил Добрынин. – Есть соображения, Алексей Владимирович?
– Откуда у нашего корреспондента в Париже может быть подлинная запись Акбара?! Он русскими балетными сезонами занимался и выездными заседаниями штаб-квартиры НАТО! Принимать Литву или не принимать. Верить обещаниям украинского президента или не верить. Ну, выставку там арестовали, он синхроны с адвокатами прислал! Арабы-то откуда?!
– Это все я и сам знаю, – пробормотал председатель. – В общем, я тебе сказал. Ты ничему особенно не удивляйся.
– Чему, например?
– А ничему, – неожиданно резко сказал Добрынин. – Но это только первый вопрос. Будет еще второй, но он… короче.
Сейчас спросит про Храброву, почему-то решил Бахрушин.
Если спросит, я точно заплачу. Когда Паша спрашивал, стерпел, а сейчас заплачу.
– Твою жену из Афгана надо отзывать, – сказал Добрынин, и Бахрушин чуть не упал с дивана, прямо к уткнувшейся в ковер голове порнографической девицы. – Не сегодня-завтра талибы в наступление пойдут.
Вот это я точно знаю. Беляев пусть остается, а Ольгу надо возвращать. Хватит. Я уже приказ подписал. И это последний раз, когда она на войну поехала!
– Олег.
– Да понимаю я все! Моя вон тоже… бизнес-вумен, черт бы ее побрал! Бизнес-вумен и политик она у меня!
– Я знаю.
– Да ладно! Никто не представляет, каково это.
Никто из вас не женат на лидере думской фракции!
– Я женат на гении отечественной журналистики.
Это, наверное, похоже.
– Ну, короче, гению журналистики я не муж, а потому могу запретить прогулки на войну. Я запретил.
– Да у нее не прогулки!
– Ладно, Леша, я все понимаю. Она правда классный журналист, но война…
– Не женское дело, – договорил за него Бахрушин.
– Вот именно.
– Я говорил ей миллион раз.
– А я говорить не буду, я же не муж! Если ей непременно надо на войну, пусть меняет работу. На другой канал уходит. От Российского канала она больше ни в какие горячие точки не поедет. И приказ я подписал.
Тут Бахрушин вдруг разозлился.
Он вообще не любил, когда с ним разговаривали как с “мужем его жены”, да еще в назидательном тоне. Он и сам знает, что женщине на войне не место.
Да, он ни за что не отпустил бы ее, если бы это было возможно.
Да, он с великой радостью заставил бы ее снимать Ольгу Свиблову и концептуальные фотографические выставки.
Да, он был бы счастлив, если бы ее интересовала не политическая журналистика, а, скажем, женские ток-шоу – скажите, а сколько соли нужно класть в грибы, чтобы они не закисли? Скажите, а ваш муж ревнует, когда вы танцуете с другим? Скажите, а во сколько лет, по-вашему, оптимально вступать в брак морякам-подводникам?
Да.
Только женщина, которая занималась бы всеми этими нужными и важными делами, вряд ли была бы его женой.
Разозлившись, Алексей Владимирович спросил свирепо:
– И что я должен теперь сделать?
– Скажи мне спасибо, – предложил Добрынин. – Хочешь, можешь меня поцеловать.
– Спасибо тебе, Олег. А поцелует тебя Ольга, когда вернется.
– Разозлится?
Бахрушин улыбнулся.
– Еще как.
– Уволится?
– Может, и уволится. Ты же ее знаешь.
– Не отпущу, – подумав, объявил Добрынин. – Скажи Здановичу, или кто там с ней будет разговаривать, чтобы возвращалась. Завтра же.
Некоторое время они посидели молча, а потом Добрынин поднялся.
– Ладно. Мне бы на самолет не опоздать, а еще домой заехать, на своего думского лидера глянуть. Я вернусь через три дня.
Он улетал в Брюссель на форум “За свободу средств массовой информации” – мероприятие скучное, но приличное, куда всегда съезжались люди, которым просто нужно было поговорить друг с другом.
Добрынин ездил туда не каждый год, только когда компания подбиралась подходящая, и Бахрушин не знал, с чем связан его отъезд – с тем ли, что компания на этот раз оказалась подходящей, или с тем, что пропавший в Париже Сергей Столетов позвонил помощнику президента России и сообщил, что у него имеется подлинная запись “террориста номер один”, которого никто и никогда не видел.
Если верно второе, а Бахрушин подозревал, что именно так и есть, значит, наступают трудные времена.
– Да, – почти от двери сказал председатель как человек, внезапно о чем-то вспомнивший, – что там у тебя с Храбровой? Роман, что ли?
Бахрушин почему-то опять не зарыдал, а, наоборот, засмеялся.
– Ну конечно. У меня романы со всеми хорошенькими ведущими… Обоего пола, кстати сказать.
– Да ну тебя к черту. – Добрынин еще потоптался на пороге, потом вышел в приемную и закрыл за собой дверь, которая через секунду распахнулась снова.
На пороге стояла Алина Храброва, очень красивая, очень высокая, с уже готовой “в эфир” сложной прической, которая делала ее чуть старше и строже, но в джинсах и немудреном просторном свитерочке.
Председатель ехидно улыбался, придерживая перед ней дверь.
– К тебе… посетитель, Алексей Владимирович.