Прочитал некоторые подробности в газетах и пошел сдаваться. Он одинокий старик, без семьи, без работы — короче, нищий без средств к существованию! — Саусас покачал головой. — Нет, Рамон невиновен. Он ведет себя не так, как человек, виновный в убийстве. Это было заметно с самого начала. Он не видел трупа до того, как его доставили на место преступления той ночью.
Теодор глядел на него и изо всех сил пытался поверить, чтобы просто понять, какие чувства при этом рождаются в его душе. За свою жизнь Саусасу приходилось сталкиваться с преступниками гораздо чаще, чем ему. К тому же Саусасу не было никакого резона выгораживать Рамона, если бы на самом деле он не был уверен в его невиновности.
— Итак, сеньор Шибельхут, полагаю, мне стоит более внимательно приглядеться к кругу ваших знакомых. Я понимаю ваше нежелание упоминать их имена, но мне бы все же хотелось выяснить, откуда взялась эта открытка.
— И мне тоже. Только, сеньор капитан, вряд ли её мог написать кто-то из моих друзей или даже просто знакомых. Я просто не допускаю мысли о том, чтобы кто-то из близких мне людей мог оказаться причастным к этому убийству. Это совсем не тот уровень!
В этот момент в комнату из кухни вошла Иносенса, принявшаяся что-то искать в серванте, стоявшем у стены рядом с обеденным столом.
Саусас искоса взглянул в её сторону.
— Она замужем? — спросил он у Теодора, после того, как служанка удалилась из комнаты — и вне всякого сомнения встала под дверью.
— Нет.
— А у неё есть друзья мужчины?
— Она никого к себе не водит. Насколько мне известно, у неё есть друг в Толуке, его зовут Рикардо. Самый обычный, тихий парень. Работает у одного и того же хозяина уже много лет.
Саусас достал из кармана пиджака блокнот и карандаш.
— Вы знаете его полное имя?
Теодор повернул голову в сторону двери, ведущей на кухню.
— Иносенса? Будь любезна, подойди сюда.
Иносенса вышла в гостиную, настороженно глядя на Саусаса. Теодор не сомневался в том, что она слышала вопрос, но ради приличия он повторил его.
— Рикардо Трухильо, — ответила она. — Его хозяин Хосе Сересо, но его адрес на память я не знаю.
Саусас записал имена в свой блокнот.
— А помимо Рикардо у вас есть ещё приятели? — спросил он, акцентируя форму мужского рода испанского слова.
Иносенса скромно потупилась и застенчиво улыбнулась.
— Нет, сеньор, у меня больше никого нет.
Саусас с сомнением взглянул на Теодора.
— Полагаю, так оно и есть, — подтвердил Теодор.
Саусас с явной неохотой перевел разговор на другую тему.
— Что ж, очень хорошо. Итак, сеньор, я уже успел встретиться и переговорить примерно с дюжиной ваших знакомых, и за последние несколько дней некоторых из них мне пришлось навестить повторно в связи с той открыткой.
— Иносенса, ты можешь идти, — сказал Теодор.
Иносенса развернулась и вышла из гостиной.
Теодор же вместе с Саусасом пересели на диван, и в течение последующих нескольких минут Теодор старательно напрягал память, выуживая из неё новые имена и в конце концов в числе прочих упомянул и Элиссу Стрейтер. Затем он отправился наверх, чтобы принести записную книжку с адресами, что хранилась у него в ящике письменного стола. Саусас же крикнул ему вслед:
— Сеньор! Может быть, вы и альбом с фотографиями заодно захватите? Он тоже мог бы пригодиться.
Теодор вернулся обратно в гостиную, держа в руках голубую записную книжку и пухлый альбом для фотографий в переплете, обтянутом кожей антилопы. Извинившись для проформы, Саусас в течение нескольких минут листал книжку с адресами, где были записаны имена людей, проживавших в Европе и Северной Америке.
Многие из имен и адресов он выписал к себе в блокнот.
— Нам следует запастись терпением, — изрек наконец Саусас. — Первым делом необходимо определить среди них тех, кто имеет пишущие машинки, и получить образец шрифта, чтобы сравнить с нашей открыткой.
— А что слышно от Инес Джексон из Флориды? — спросил Теодор.
— Она не узнала пишущую машинку. Мы направили ей фотокопию открытки. Саусас пожал плечами. — Она прислала очень обстоятельное письмо. Она просто потрясена. Но не знает, кто бы мог её написать. — Продолжая говорить, Саусас склонился над альбомом. — Иногда альбом с фотографиями помогает освежить память.
Чертовски верно. И больно. По меньшей мере, почти на половине снимков была запечатлена Лелия, потому что он купил этот альбом уже после знакомства с ней, и у него сохранилось относительно немного старых фотографий из Европы, Соединенных Штатов или Южной Америки. Теодор старался не задерживать взгляда на фотокарточках с Лелией, но Саусас, напротив, подолгу всматривался в них и вслух отпускал комплименты по поводу того, как хорошо она выглядит.
— А это кто?… А кто это? — то и дело спрашивал Саусас, и Теодор подробно объяснял ему, кто есть кто, за исключением тех редких случаев, когда внимание детектива привлекал кто-нибудь из людей с групповых снимков, имен которых он никак не мог припомнить.
В конце конце в блокноте у Саусаса накопилось так много имен, что ему пришлось стать разборчивее.
— И что же, по мнению психиатров, теперь будет с Рамоном? — спросил Теодор.
— А, — отмахнулся Саусас, словно его это больше совершенно не касалось. — Quien sabe? Он не сумасшедший, это точно, но одержим навязчивой идеей. Ведь он очень набожен, не так ли? Представляете, почти все то время, что ему пришлось провести в камере, он стоял на коленях и молился.
— Нет, не представляю.
— А вы сами, сеньор, какую религию исповедуете?
— Меня воспитали, как протестанта.
— М-м, ну да. Как бы вам объяснить… — протянул Саусас, неодобрительно передернув плечами, словно желая тем самым сказать, что в силу ряда причин Теодору просто не дано понять религиозные чувства, переполнявшие душу Рамона. — Возможно, лечение у психиатра ему и помогло бы, но вся загвоздка в том, что он психиатров терпеть не может.
— Я знаю.
— Вообще-то, я сам тоже от них не в восторге. Хотя… ведь это так ужасно, жить с таким тяжким грузом на душе, считая себя виновным в убийстве, которого на самом деле не совершал!
Теодор промолчал, но он совсем не был уверен в том, что Рамон не совершал убийства. Возможно, он так никогда и не сможет убедить себя в этом. Наверное, такая уж у него судьба, ничего не принимать на веру, все подвергать сомнению. Но это был особый случай. В сравнении с ним все прочие вопросы и сомнения начинали казаться лишь детской забавой. И он был просто потрясен столь однозначным утверждением, хотя любой другой человек на его месте сумел бы мгновенно сориентироваться в сложившейся ситуации и сумел бы отстоять свою точку зрения.
— А вы, похоже, переживаете за него, сеньор, — заметил Саусас.
— Если он и в самом деле невиновен… если он просто нуждается в помощи…
— Не думаю, что вы сможете ему помочь. Ему нужен врач. — Саусас любовно поглаживал пальцами кожаную обложку альбома. — Или же, на худой конец, пусть просто поскорее вернется к работе — раз уж у него нет денег на то, чтобы отправиться в морской круиз. — Саусас усмехнулся.
— А на ваш взгляд, сеньор капитан, зачем ему понадобилось каяться в преступлении, которого не совершал?
— Возможно, для того, чтобы обратить на себя внимание окружающих.