У Селиты на весь день испортилось настроение, а Мари-Лу философски заметила:
- Не принимай близко к сердцу, подружка! Как бы мы ни старались одеться, нас всегда распознают, догадаются, чем мы зарабатываем на жизнь.
Это было действительно так. Накануне, там, у церкви, во время брачной церемонии, хотя седовласый мужчина был единственным, кто узнал в ней танцовщицу из "Монико", все остальные тоже чувствовали, что она принадлежит к совсем особому миру.
Не оттого ли, что кто-то стал рассматривать ее с излишним любопытством, свернула она на соседнюю улицу, чтобы выйти на Круазетт? Издалека она узнала Франсину, которая шла по другой стороне, одетая в свой синий костюм, и какой-то мужчина уже в возрасте шел вместе с ней.
Селита могла заранее сказать, что они зайдут сейчас в дом с меблированными комнатами, который находился на этой улице. Там сдают номера и на ночь, и на час. Франсина вошла первой, мужчина, опустив голову, последовал за ней. И когда Селита поравнялась с этим домом, она посмотрела на его темный коридор, на дверь с матовым стеклом, ей тоже хорошо известную.
Она здесь бывала редко, в основном в конце месяца, когда не хватало денег для оплаты квартиры или же, как это было на прошлой неделе, когда ей нужно было купить платье.
Она ничего не просила у Леона, да он, вероятно, и ничего бы ей не дал. Но он не мог не знать, как она добывает необходимые ей деньги, ибо чаще всего посетители кабаре наводили у него справки, прежде чем обратиться с предложением к какой-нибудь из "завлекательниц".
Ну а может быть, он все-таки ревновал? Вряд ли. Не ревновал же он Флоранс в те времена, когда они жили оба на площади Пигаль в Париже. Он работал барменом в довольно подозрительном заведении, а она была тогда значительно моложе, чем сейчас, и без стыда занималась своим ремеслом, продолжая это делать и в течение тех восемнадцати месяцев, которые Леон провел в тюрьме.
Никто здесь не знал точно, за что он был осужден. Об этом почти не говорили в "Монико", а если и говорили, то шепотом. Один из музыкантов утверждал, что в баре, где работал Леон, происходило сведение счетов между двумя бандами, которое закончилось тем, что один был убит и один ранен.
Леона схватили вместе с остальными и увезли в тюрьму. Эту версию не разделял Людо, хорошо осведомленный обо всем, что касается корсиканских и марсельских банд. По его сведениям, нынешний хозяин "Монико" никогда не принадлежал ни к одному клану и вообще был мелкой сошкой и сутенером. Обе банды подозревали к тому же, что он связан с полицией.
Как бы то ни было, по выходе из тюрьмы Леон женился на Флоранс, и они с той поры стали коммерсантами, приобрели "Монико" и квартиру на бульваре Карно на имя жены, как это почти всегда бывает в подобных случаях.
Прошло уже немало лет с тех пор, как Флоранс занималась проституцией. Ей было тридцать девять, скоро сорок. Она обрела вполне респектабельный вид и сильно располнела. Полнота ее, особенно в последнее время, казалась нездоровой.
А Селита в свои тридцать два года чувствовала себя старой...
Еще вчера битва, которую Селита рассчитывала выиграть, велась только между ней и Флоранс. Она вспоминала тот день, когда в первую же неделю ее работы в "Монико" хозяин явился к ней комнату в том же отеле де Ля Пост, где жила сейчас Мадо. Поначалу у него был вид человека, который пришел за тем, что ему причитается в силу заведенного порядка.
- По-видимому, я обязана через это пройти? - поинтересовалась она спокойным голосом, когда он снимал пиджак и галстук.
- Тебя это удивляет?
Ее тон был для него неожиданностью и заинтриговал его.
- Тебя это удивляет?
Ее тон был для него неожиданностью и заинтриговал его.
- Я уже больше ничему не удивляюсь.
- Чего же ты в таком случае хотела бы?
- Ничего.
Она задернула занавеску на окне и улеглась. Все время Селита лежала, уставившись в потолок, тело ее оставалось инертным, на лице было написано равнодушие.
- Ты это что, нарочно?
- Возможно.
- Ты всегда такая "приятная"?
Она чувствовала, что он растерялся и понимал, что ему самому особенно нечем гордиться.
- Ну а чего другого вы ожидали?
Позже, одеваясь, он пробормотал:
- Готов держать пари, что ты о себе очень высокого мнения.
Она с трудом скрыла самодовольную улыбку, ибо знала теперь совершенно точно, что задела его за живое, что он заинтригован, унижен и непременно вернется, полный решимости подчинить ее себе.
В тот же вечер все остальные, кроме Наташи, которой еще не было в Канне, уже знали о визите хозяина к ней.
- Значит, и тебя он навестил?
Мари-Лу по доброте души предостерегла ее:
- Главное, не строй никаких иллюзий и не думай невесть чего из-за того, что произошло. У него это вроде мании. Ему непременно нужно ощущать себя хозяином, доказывать, что он настоящий мужчина. Понимаешь? Он, может быть, зайдет еще пару раз к тебе между делом, но это настолько несерьезно, что его жена даже не испытывает никакой ревности.
Это было правдой. Можно сказать, что мадам Флоранс вела себя так, будто давала понять новенькой, а ей тогда была Селита, что она в курсе дела и ее это совсем не волнует.
- Ну что ж, посмотрим! - ответила Селита с вызовом.
- Посмотрим что? - спросила Мари-Лу.
- Да ничего.
Задумала ли она уже тогда что-либо? Она сама еще толком не знала.
Поначалу это представлялось ей своего рода игрой. Для нее мсье Леон был не мсье Леон и даже не просто Леон. Он был прежде всего мужчиной. А рядом с ним находилась мадам Флоранс-женщина, которую предстояло устранить и занять ее место.
Селита прекрасно знала, что за ее спиной начали шептаться, и Мари-Лу, неспособная молчать, тем более что разделяла мнение других, говорила ей:
- Ты завистница, Селита. Все хорошее, что есть у других, причиняет тебе боль, и ты способна на все, что угодно, лишь бы помешать им быть счастливыми.
Это было не совсем верно. Однажды, когда Наташа только что появилась и они были еще близкими подругами, у них состоялся долгий разговор на эту тему. Наташа была умнее Мари-Лу, Кетти и всех других, что выступали в "Монико". Она много читала и единственная не спала никогда с посетителями.
Маловероятно, что ее посещал и хозяин.
Наташа была замужем за коммивояжером, от которого у нее был ребенок трехлетняя девочка. Она сама покинула мужа, возбудила дело о разводе. Она требовала, чтобы ей передали дочь, и ждала со дня на день решения суда.
- Они утверждают, что я завистница, только потому, что я не такая, как они.
- Люди не выносят, когда кто-то не такой, как они.
- У меня же не зависть, а ненависть к несправедливости.
Наташа в то время, казалось, понимала ее, и они обе чуть было не поселились вместе в квартире на улице Пастера.