Понятно. У бедной Катюши сын отбывал срок на зоне. Пальцы сами вытащили письмо, глаза побежали по тексту. "Дорогая мамочка. Передачу получил. Большое спасибо, но не надо так тратиться. В другой раз вместо шоколадных конфет пришли карамелек, лучше сигарет побольше. А еще передай кусок мыла, пару носков и несколько футболок. Жду не дождусь, когда ты приедешь на свидание. Очень волнуюсь о твоем здоровье. Мамулечка, не расстраивайся, справедливость восторжествует, Виолетта сдохнет, а меня освободят. Жду писем. Рома". Я медленно сложила письмо и сунула в карман. Жаль парнишку. Всего двадцать лет - и уже в тюрьму попал. Интересно, сообщили пареньку о смерти матери? И что с ним теперь будет? Судя по всему, у Романа никого, кроме мамы, нет. На письме стояла дата - 3 апреля, а сегодня 16 мая. Не похоже, что мальчишка настоящий уголовник, о матери беспокоится. Что же это за Виолетта такая?
Домой я приехала к двум часам. Аркадий как раз опустил ложку в суп.
- Мать, где шлялась? - спросил он строгим голосом.
- Тебе надо было становиться не адвокатом, а прокурором, - парировала я. Кешка захихикал.
- Ну уж нет, прокурору, бедняге, где заработать, разве что взятки брать. А нам, адвокатам, хватает на хлеб с котлеткой.
Я вздохнула. Кешка совсем недавно получил диплом и за спиной имел пока одно, правда успешное, дело. Подзащитный - мелкий, неудачливый жулик - еле-еле наскреб триста долларов на гонорар "Перри Мейсону". Смехотворная сумма, но Аркадий раздулся от гордости, как индюк. Впрочем, лиха беда начало, не все ведь сразу стали Генри Резниками.
- Кешик, а где можно узнать адрес колонии?
- В ГУИНе, - пробормотал юрист с набитым ртом, - Главном управлении исполнения наказаний, на Бронной, возле "Макдоналдса", а зачем тебе?
По счастью, в этот момент в столовую влетела Маня, моя дочь и сестра Аркадия. Хотя называть Аркадия и Маню родственниками - неверно. Кешка на самом деле приходился сыном моему первому мужу, но при разводе почему-то остался со мной. Марусю принесло мне четвертое замужество. Мы с ее отцом Андрюшей Куловым прожили всего ничего - меньше двух лет. Потом он с новой женой собрался эмигрировать в Америку. У моей заместительницы оказалась восьмимесячная дочь. "Ну не тащить же младенца с собой, незнамо куда, - рассуждал Андрюшка. - Дашка, будь человеком, пригляди за девчонкой месячишко-другой. Как устроимся, заберем".
С тех пор прошло тринадцать лет. За эти годы из маленького провинциального городка Юм штата Айова пришло только одно письмо. Андрей сообщал, что Машина мать умерла, он женился вновь и ребенок ему ни к чему. В конверте лежало свидетельство о смерти. Целый год я оббивала пороги разных учреждений, добиваясь разрешения на удочерение. Когда Марусе исполнилось двенадцать лет, мы с Кешкой рассказали ей правду. Маня фыркнула, дернула плечиком и заявила:
- Совершенно все равно, из какого живота я выползла на свет, мамуля.
С тех пор вопрос больше не поднимался никогда. Не слишком близкие знакомые порой удивляются, до чего не похожи друг на друга мои дети. Кешка - высокий, худой, с журавлиными ногами. Его каштановые волосы вьются картинными кудрями, глаза необычного орехового оттенка. В детстве он доводил нас с Наташкой почти до обморока, отказываясь от любой еды. На какие только ухищрения мы не пускались: делали мышей из яиц и хлеба, плясали перед ним за съеденную кашу, надевали старую бабушкину шубу и бегали по кухне на четвереньках, изображая тигра. Все без толку. Один раз решили оставить его в покое. Не ест, и ладно - в конце концов проголодается. Через три дня подвели итог - за все время мальчик уложил в желудок два яблока и калорийную булочку. Просто кошмар!
Маня - полная противоположность. Толстенькая блондиночка с огромными голубыми глазами.
Толстенькая блондиночка с огромными голубыми глазами. Ест она, как молодой волчонок, - все подряд, и побольше, пожалуйста. Никакие доводы в пользу стройной, красивой фигуры на нее не действуют. На письменном столе громоздятся пустые пакеты из-под чипсов и банановые шкурки. Больше всего девочка любит лакомиться чем-нибудь вкусненьким перед сном, в кровати. Наша сверхаккуратная домработница Ирка только вздыхает, глядя на вымазанные шоколадом наволочки и пододеяльники. Кешка разговаривает тихим голосом, а Маня всегда кричит. Сын любит лечь около десяти и встать в восемь, Маруська до двенадцати читает книжки и, если не разбудить, продрыхнет до часу дня. Полярно разные во всем, они нежно любят друг друга.
- Мамусечка, - заорала Манюня, - как ты себя чувствуешь?
- Прекрасно, детка!
- Знаешь что, - возвестила дочь, азартно работая ложкой, - нам в Ветеринарной академии сказали, что онкология не болит и не чешется, так что у тебя точно липома, отрежут - и все.
Я содрогнулась. Совершенно не хочу, чтобы от меня что-нибудь отрезали, даже липому! В столовую легким шагом вошла Ольга, жена Аркашки. Зайчик, так зовут женщину домашние, сурово взглянула на мужа и гневно спросила:
- Кто разрешил Ваньке съесть целую шоколадку?
Аркашка смущенно заерзал на стуле, потом попробовал подлизаться к супруге:
- Заинька, смотри-ка, ты так здорово похудела! Моя невестка похожа на вязальную спицу, но отчего-то считает себя ожиревшей свинкой и вечно сидит на диете. Мелкий подхалимаж мужа не произвел на нее никакого действия.
- Кто дал Ваньке шоколадку?
- Я, - кинулась на помощь Маня, - я! Зайка с недоверием взглянула на девочку и покачала головой.
- Какой шоколадкой угостила племянника?
- "Аленкой".
- Никогда не ври! - возмутилась Ольга. - Какой-то идиот, и я знаю, кто он, дал мальчишке гигантский "Фрутс энд натс", и теперь глупый ребенок похож на больного псориазом и все время чешется!
Ее карие глаза метали молнии. Несчастный супруг вжал голову в плечи и постарался стать ниже ростом.
- Ну я пошла, - протрубила Маня, - уроков назадавали!
И она со скоростью молнии ретировалась из столовой, за ней понеслись собаки. Зайка продолжала буравить Кешку негодующим взглядом. Я предпочла оставить поле надвигающейся битвы, решив, не откладывая, съездить в организацию с милым названием ГУИН.
В маленькой приемной не оказалось ни одного человека - ни посетителей, ни секретарши. Шесть пустых стульев, и все тут. Дверь с табличкой "Начальник" была распахнута настежь. Внутри маленькой комнаты виднелись стол и два стула. На одном сидела женщина лет пятидесяти, с приятным, интеллигентным лицом. На другом - звероподобный парень, весь в наколках.
- Подумай сам. Горюнов, - тихо говорила женщина, - кто же разрешит тебе проживать в Москве. Ты ведь у нас особо опасный, так?
- Так, - благодушно согласился парень.
- Давай я тебе материальную помощь выпишу, справку дам и в Тверь отправлю. Устроишься на работу, может, хоть чуть-чуть на воле поживешь, зубы вылечишь. А то стыд смотреть, тридцати нет, а во рту одни пеньки. Ты уж сначала коронки поставь, а только потом за старое принимайся, а то опять в тюрьму беззубым попадешь. Воровать ведь не бросишь?
Парень задумчиво почесал в затылке.
- Имидж у меня такой - вор. А в Тверь ехать! Если бы все мусора такие были, как вы, Валентина Никаноровна, я точно бы завязал. Только вы такая одна на все МВД, взяток не берете, по зубам не колотите и как с человеком разговариваете. В Твери небось сразу бабки за прописку потребуют!
- Не говори глупостей, - Горюнов, - сказала Валентина Никаноровна, - позвоню в Тверь, прослежу.