Вот я и думал, что ты меня узнал.
– Да нет же, – отвечал счастливым голосом Александр Никитич, – я тогда, сказать тебе правду, здорово врал.
Но, тут же поняв, что выставляет себя перед сыном в невыгодном свете, он смущенно закашлял и сказал:
– Вот мама обрадуется! Побегу позвоню ей.
Так и не сняв цепи с Сережиной ноги, он побежал к выходу. Тогда остальные пленники, с интересом наблюдавшие драматическую встречу отца и сына Кружкиных, подняли такой гвалт, что Александр Никитич, торопливо произнося неуклюжие извинения, бросился отпирать замочки на цепях и, чтобы показать свою полную беспристрастность, освободил Сережу самым последним.
– Где тут у вас жалобная книга? – приставал в это время к Александру Никитичу мужчина с наполовину выбритым лицом, которого Кружкин, кстати говоря, освободил первым. – Нет, я вас категорически спрашиваю, где жалобная книга?
Посоветовавшись немного, жертвы Хоттабыча решили дело замять и взяли друг с друга торжественные клятвы, что никто никогда никому и ни под каким видом не расскажет об удивительном их превращении из людей в баранов.
– Как ты попал в эту компанию? – спросил Александр Никитич у Сережи, когда они возвращались домой. – Ты разве тоже был в этой злосчастной парикмахерской?
– Да нет же, – отвечал Сережа, крепко держась за руку отца, – я как раз проходил мимо. Вдруг слышу – внутри парикмахерской люди прямо помирают со смеху. Я, конечно, полез в парикмахерскую смотреть, в чем дело, почему смеются. И уже сам смеюсь. Засунул я голову в залу, смотрю, а там только два человека нормальных – Волька Костыльков и какой-то старичок в смешных туфлях. А остальные все – и мастера, и остальные граждане – ну прямо на моих глазах превращались в баранов.
Тут я, как дурак, еще громче стал смеяться и в ладоши хлопать. И вдруг я слышу – что-то не тот звук получается. Не похожий на аплодисменты. Смотрю, а у меня вместо рук – копыта и сам я уже не человек, а барашек! Только ты, пожалуйста, папа, никому не рассказывай.
– Ладно, ладно, – сказал Александр Никитич. – Видишь, Сережа, во-о-он мама спешит!
Сережа бросился навстречу Татьяне Ивановне. Как будто сговорившись, никто не напоминал Александру Никитичу про его первую и последнюю попытку добиться научной славы без упорного и добросовестного труда.
«Будьте знакомы»
Рано утром следующего дня друзья были уже в сборе.
– Будьте знакомы, – сказал официальным голосом Волька и представил Хоттабычу Сережу и Женю.
– Очень приятно, – сказали в один голос и Хоттабыч и обе его недавние жертвы.
А Хоттабыч подумал немножко, пожевал губами и добавил:
– Нет границ моему счастью познакомиться с вами. Друзья моего юного повелителя – лучшие мои друзья.
– Повелителя? – удивились Сережа и Женя.
– Да, повелителя и спасителя.
– Спасителя? – не удержались и фыркнули ребята.
– Напрасно смеетесь, – строго взглянул на них Волька, – тут ничего смешного нет, – и вкратце рассказал о всех приключениях за последние трое суток.
Ребята помолчали, подавленные необыкновенностью своего нового знакомого. Молчание прервал Женя:
– А знаете, товарищи, наш дом скоро будут сносить.
– Прошу прощения, превосходнейший отрок, не скажешь ли ты мне, что значит «сносить дом»? – пытливо осведомился Хоттабыч.
– Ну, сломают.
– А зачем, прости мне мою назойливость, будут ломать твой дом?
– То есть как зачем? Чтобы построить на его месте новый дом, дом-дворец.
Это не только наш дом ломать будут, – добавил он с гордостью, – в нашем переулке сразу четырнадцать домов ахнут. Заодно уж и переулок расширят. Давно пора.
– А тебе жалко дом? – сочувственно спросил старик.
– А то не жалко! Конечно, жалко, я к нему во как привык! Мы в нем одиннадцатый год живем. И ребята кругом все знакомые.
Вася послушно посмотрел на небо, тоже испуганно заморгал глазами, тоже сделал равнодушное лицо и отвечал более или менее спокойным голосом:
– Так что я, Никитушка, ни-ничего не вижу.
Они так и не сознались, что видели, как по небу один за другим пронеслись четырнадцать многоэтажных домов. Под каждым домом тоненькими, еле заметными усиками болтались обрывки телефонных и электрических проводов и торчали обломки водопроводных труб. Из труб еще капала вода. Одна из капель как раз и упала на нос Никитушке.
Примерно в это же время Николай Никандрович Богорад проснулся от какого-то резкого толчка, спросонок решил, что уже пора вставать, и направился на кухню умываться. Но вода из крана не текла. Тогда он решил зажечь свет, чтобы сподручней было поправить водопровод, но свет не зажегся.
– Пробка перегорела, – догадался Николай Никандрович.
Он притащил из коридора стремянку и полез проверить пробку, но пробка была в полной исправности.
– Что за безобразие! – возмутился он и снял телефонную трубку, чтобы сообщить управдому, что сразу испортились и электричество, и водопровод.
Но и телефон бездействовал.
Тогда Николай Никандрович решил разбудить управдома, чтобы сообщить ему о странных авариях. Открыв двери парадного, он увидел, что дом стоит не в Первом Спасоболвановском переулке, как обычно, а в совершенно неизвестном месте, где-то далеко за городом.
Было не больше четырех часов утра, когда Вольку разбудило легкое прикосновение чьей-то руки. Он недовольно хмыкнул, повернулся на другой бок и, натянув на голову одеяло, попытался снова заснуть. Это ему, однако, сделать не удалось. Неизвестно каким путем пробравшийся в комнату сильный ветер сдул с него одеяло.
Тогда Волька огорченно открыл глаза и увидел прямо над собой торжествующее лицо Хоттабыча.
– В чем дело? – сварливо спросил Волька. – Не мешай, пожалуйста, спать. Это просто не по-товарищески будить человека чуть свет…
Старик сделал вид, что не заметил упрека. Он важно разгладил руками свою бороду и низко-низко поклонился:
– Если ты, к искренней моей радости, чувствуешь себя здоровым, то соблаговоли встать и почтить своим присутствием Первый Спасоболвановский переулок.
– В такую рань?
– Ты осчастливил бы меня, если бы выполнил мою покорнейшую просьбу, не откладывая ее.
– Скажи хоть, в чем дело?
– Да позволено будет мне не ответить на этот вопрос, ибо я осмелился уготовить тебе, о Волька, скромный сюрприз.
– Ну, разве что сюрприз, – сурово сказал Волька и, позевывая и потягиваясь, начал одеваться.
Спустя несколько минут они вышли из дома и зашагали по широкому пустынному тротуару. Одинокие шаги далеких пешеходов звонко раздавались в утренней тишине. Город еще спал; румяное солнце лениво поднималось из-за крыш, расталкивая толпившиеся у горизонта желтые, розовые и оранжевые облака.