Одобрительный ропот пошел по всему цирку, а какой-то солидный гражданин громким шепотом сказал своей соседке:
– Я тебе говорил, милочка, что этот старик – Рыжий. Это, вероятно, очень опытный клоун. Смотри, как он себя потешно держит. Они нарочно сначала сидят среди публики…
К счастью для говорившего, Хоттабыч ничего не слышал, целиком поглощенный своими наблюдениями за Мей Ланьчжи. Тот как раз в это время начал самый эффектный из своих номеров.
Прежде всего знаменитый фокусник зажег несколько очень длинных разноцветных лент и запихал их в горящем виде себе в рот. Потом он взял в руки большую, яркую раскрашенную миску с каким-то веществом, похожим на очень мелкие древесные опилки. До отказа набив себе рот этими опилками, Мей Ланьчжи стал быстро размахивать перед собой красивым большим веером. Сначала опилки во рту затлели, потом появился небольшой дымок, и наконец, когда в цирке, по заранее разработанному плану, погасили электричество, все увидели, как в темноте изо рта знаменитого фокусника посыпались тысячи искр и даже показалось небольшое пламя.
Казалось, что цирк обрушился от взрыва аплодисментов. И тогда среди бури рукоплесканий и криков «браво» раздался вдруг возмущенный голос старика Хоттабыча.
– Вас обманывают! – орал он надрываясь. – Вас нагло обманывает этот старый бездельник! Это никакие не чудеса! Это – обыкновенная ловкость рук!
– Вот это Рыжий! – восхищенно воскликнул кто-то из публики. – За-ме-чатель-но! Рыжий! Браво, Рыжий! – закричал он, и все зрители, кроме Вольки и обоих его друзей, дружно зааплодировали Хоттабычу.
Старик не понимал, о каком «Рыжем» они кричат, и, терпеливо переждав, когда кончатся вызванные его появлением рукоплескания, иронически продолжал:
– Разве это чудеса?! Ха-ха!
Он отодвинул оторопевшего фокусника в сторону и для начала изверг из своего рта один за другим пятнадцать огромных разноцветных языков пламени, да таких, что по цирку сразу пронесся явственный запах серы.
С улыбкой выслушав аплодисменты, Хоттабыч схватил Мей Ланьчжи за шиворот и меньше чем в одну минуту превратил его последовательно в кролика, осла, носорога и в бочку с водой.
Потом он вернул несчастного фокусника в его обычное состояние, но только для того, чтобы тут же разодрать его пополам вдоль туловища. Обе половинки немедленно разошлись в разные стороны, смешно подскакивая каждая на своей единственной ноге. Когда, проделав полный круг по манежу, они послушно вернулись к Хоттабычу, он срастил их вместе и, схватив возрожденного Мей Ланьчжи за локотки, подбросил его высоко, под самый купол цирка, где тот и пропал бесследно.
С публикой творилось нечто невообразимое. Люди хлопали в ладоши, топали ногами, стучали палками, вопили истошными голосами: «Браво!», «Бис!», «Замечательно!», «Изумительно!», «Как его фамилия?», «Почему его фамилии нет на афишах?», «Я таких фокусов сроду не видал!» и многое другое, чего нельзя было разобрать в поднявшемся невероятном шуме и гаме.
– Это еще не все! – прокричал громовым, нечеловеческим уже голосом Хоттабыч, разгоряченный всеобщим одобрением, и стал вытаскивать из-под полы своего пиджака целые табуны разномастных лошадей.
Лошади испуганно ржали, били копытами, мотали головами, развевая при этом свои роскошные шелковистые гривы. Потом, по мановению руки Хоттабыча, лошади пропали, и из-под полы пиджака выскочили один за другим, грозно рыча, четыре огромных берберийских льва и, несколько раз пробежав вокруг арены, исчезли.
В это время в действие вмешались двое молодых людей. По приглашению администрации, они еще в начале представления вышли на арену, чтобы следить за фокусником. На этом основании они уже считали себя специалистами циркового дела и тонкими знатоками черной и белой магии.
В это время в действие вмешались двое молодых людей. По приглашению администрации, они еще в начале представления вышли на арену, чтобы следить за фокусником. На этом основании они уже считали себя специалистами циркового дела и тонкими знатоками черной и белой магии.
Один из них развязно подбежал к Хоттабычу и с возгласом: «Я, кажется, понимаю, в чем дело!» – попытался залезть к нему под пиджак, но тут же бесследно исчез под гром аплодисментов ревевшей от восторга публики.
Такая же бесславная участь постигла и второго развязного молодого человека.
Дальше Хоттабыч действовал уже под сплошные и непрерывные рукоплескания.
Вот он махнул рукой, и все, что было на арене: и ассистенты несчастного Мей Ланьчжи, и разнообразный многочисленный его реквизит, и нарядные молодцеватые униформисты – все это в одно мгновение взвилось вверх и, проделав несколько прощальных кругов над восхищенными зрителями, тут же растаяло в воздухе.
Тридцать три оркестранта вдруг сгрудились в одну кучу, огромным комом скатились со своей площадки на арену. Этот ком катился по барьеру, постепенно уменьшаясь в своем объеме, пока наконец не достиг величины горошины. Тогда Хоттабыч поднял его, положил себе в правое ухо, и из уха понеслись сильно приглушенные бравурные звуки марша.
Затем старик, который еле держался на ногах от возбуждения, как-то по-особому щелкнул сразу пальцами обеих рук, и все зрители один за другим стали со свистом срываться со своих мест и пропадать где-то далеко под куполом.
И вот наконец в опустевшем цирке остались только четыре человека: Хоттабыч, устало присевший на барьере арены, и Волька со своими приятелями, кубарем скатившиеся со своих мест к старику на арену.
– Ну как? – вяло спросил Хоттабыч, с трудом приподнимая голову и глядя на ребят странными, помутившимися глазами. – Это вам не Мей Ланьчжи, а?
– Куда этому жалкому фокуснику до тебя! – отвечал Волька, сердито моргая своим друзьям, которые все порывались попросить о чем-то старика.
– А какие были рукоплескания! – с удовольствием вспоминал Хоттабыч.
– Еще бы! А ты мог бы вернуть всех на прежние места? Чтобы все было так, как было раньше? Это, наверное, очень трудно?
– Нет, нетрудно. То есть для меня, конечно, нетрудно, – горделиво отвечал еле слышным голосом Хоттабыч, поблескивая золотыми зубами. Из уст ребят вырвался вздох облегчения.
– А мне почему-то кажется, что тебе это чудо не под силу, – коварно сказал Волька, явно подзадоривая старика.
– Под силу. Но я что-то очень устал.
– Ну вот, я и говорил, что тебе не под силу.
Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал у себя из бороды тринадцать волос, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное слово «лехододиликраскало» и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену.
Тотчас же из-под купола со свистом примчались и расселись, согласно купленным билетам, беспредельно счастливые зрители. На манеже, как из-под земли, выросли Мей Ланьчжи со своими ассистентами и реквизитом и униформисты, во главе со своим бравым шпрехшталмейстером.
Оркестр горошинкой выкатился из правого уха Хоттабыча, быстро вырос в огромный ком человеческих тел, вопреки закону земного притяжения покатился наверх, на свою площадку, рассыпался там на тридцать три отдельных человека, расселся по своим местам и грянул туш.
Крики восторга, гром аплодисментов, казалось, разнесут сейчас помещение цирка на куски.
– Разрешите, граждане… Попрошу вас пропустить… – проталкивался к Хоттабычу сквозь тесно обступившую его восторженную толпу худощавый человек в больших круглых роговых очках.
Наконец он пробился, потеряв все до единой пуговицы своего пиджака, и, задыхаясь от непривычной физической работы, проговорил, обращаясь к Хоттабычу:
– Я… из управления госцирков… Очень прошу вас в кабинет директора цирка… Нам нужно экстренно переговорить с вами об ангажементе… Турне по СССР! Турне по Западной Европе! Турне по Северной Америке! Согласны на любые ваши условия…
– Оставьте старика в покое! – сказал с досадой Волька.