Вот мы и глядели вниз во все
глаза, покуда он нам про это рассказывал, - ведь нет ничего интереснее,
чем глядеть на то место, про которое в книжке говорится. Это была сказка о
погонщике верблюдов, который потерял своего верблюда. И вот бродит он по
пустыне, встречает одного человека и говорит:
- Не попадался ли тебе беглый верблюд?
А человек отвечает:
- Он слеп на левый глаз?
- Да.
- У него верхнего переднего зуба не хватает?
- Да.
- Он хромает на левую заднюю ногу?
- Да.
- С одной стороны на нем навьючено просо, а с другой мед?
- Ну да. Хватит уж описывать, это он и есть, а я очень тороплюсь. Где ты
его видел?
- А я его вовсе не видел.
- Не видел? Почему же ты его так точно описываешь?
- Потому что, если у человека есть глаза, то для него всякая вещь имеет
свой смысл. Да только большей части людей глаза и вовсе ни к чему. Я знаю,
что здесь проходил верблюд, потому что видел его следы. Я знаю, что он
хромает на заднюю левую ногу, потому что он берег эту ногу и легко ступал
на нее, - это по следу видно. Я знаю, что он слеп на левый глаз, потому
что он щипал траву на правой стороне тропы. Я знаю, что у него не хватает
верхнего переднего зуба, потому что это видно по отпечатку зубов на дерне.
С одной стороны просыпалось просо - об этом мне рассказали муравьи; с
другой стороны капал мед - об этом мне сказали мухи. Я все знаю про твоего
верблюда, хотя я его и не видел.
Тут Джим говорит:
- Продолжайте, масса Том, это очень хорошая сказка и ужасно занятная.
- Это все, - отвечает Том.
- Все? - с изумлением спрашивает Джим. - А что же стало с тем верблюдом?
- Не знаю.
- Масса Том, да неужто в сказке про это не говорится?
- Нет.
Джим поразмыслил немножко, а потом сказал:
- Ну, знаете, глупее этой сказки я еще не слыхивал. Как дошла до самого
интересного места, так ей тут и конец. Какой же прок от сказки, если она
так поступает, масса Том? Неужто вы не знаете, нашел тот человек своего
верблюда или нет?
- Нет, не знаю.
Я тоже подумал, что никакого нет проку в этой сказке, раз она так
обрывается. Да только я не собирался ничего про это говорить, я ведь
видел, что Том и сам уже злится из-за того, что сказка так выдохлась, а
тут еще Джим ей в самое слабое место тычет. Я всегда считал, что
несправедливо приставать к человеку, ежели ему и без того тошно. Однако
Том быстро повернулся ко мне и говорит:
- Ну, а ты что думаешь про эту сказку?
Делать нечего, пришлось мне выкладывать все начистоту. Я сказал, что мне
тоже кажется, как и Джиму, что раз эта сказка застряла в самой середке -
ни туда ни сюда, - то ее и вовсе не стоит рассказывать, только время
попусту потеряешь.
Том опустил голову и даже не стал бранить меня за то, что я насмехаюсь над
его сказкой (признаться, я этого ожидал). Нет, он только вроде как бы
загрустил и промолвил:
- Одни люди видят, а другие - нет, в точности как тот человек говорил. Что
там верблюд! Если б даже циклон прошел, то и тут вы, остолопы, ничего бы
не заметили.
Не знаю, что он имел в виду, он ничего про это не сказал, да только думаю,
что это просто одна из его всегдашних штучек, - он их вечно откалывает,
когда сядет в лужу и не знает, как оттуда выбраться. Ну, да мне-то что! Мы
этой сказке в самое что ни на есть слабое место попали - точка в точку, и
Тому от этого никуда не уйти. Он совсем запутался, хоть изо всех сил
старался не подавать виду.
Он совсем запутался, хоть изо всех сил
старался не подавать виду.
ГЛАВА VIII
ИСЧЕЗАЮЩЕЕ ОЗЕРО
Мы рано позавтракали, уселись поудобнее и стали глядеть вниз, на пустыню.
Стояла очень мягкая, приятная погода, хотя мы летели не особенно высоко.
После захода солнца в пустыне надо спускаться все ниже и ниже: пустыня
очень быстро остывает, и потому, когда приближается рассвет, вы уже парите
над самым песком.
Мы следили, как тень от шара скользит по земле, и время от времени
оглядывали пустыню - не шевелится ли там что-нибудь, а потом снова глядели
на тень. Вдруг почти под самым шаром мы увидели множество людей и
верблюдов. Все они тихо и спокойно лежали на земле и как будто спали.
Мы выключили машину, осадили назад, остановились прямо над ними, и только
тогда увидели, что все они мертвы. Тут нас просто мороз по коже подрал. Мы
сразу притихли и стали говорить вполголоса, словно на похоронах. Мы
осторожно спустились вниз, остановились, и тогда мы с Томом слезли по
лестнице и подошли к ним. Там были мужчины, женщины и дети. Все они
высохли от солнца, кожа у них потемнела и сморщилась, как у мумий, какие
нарисованы на картинке в книжке. И все же они были совсем как живые, -
просто не верится, - и как будто спали; одни лежали на спине, раскинув
руки по песку, другие на боку, некоторые ничком, и только зубы торчали у
них больше, чем обычно. Двое или трое сидели. Одна женщина сидела, опустив
голову, а на коленях у нее лежал ребенок. Какой-то человек сидел, обхватив
руками колени, и мертвыми глазами глядел на девушку, распростертую перед
ним. Вид у него был до того несчастный, что просто смотреть жалко. И так
тихо было все кругом. Черные волосы этого человека свисали ему на лицо, и
когда легкий ветерок шевелил ими, я просто дрожал со страху - мне все
казалось, будто он головой качает.
Некоторые люди и верблюды были наполовину покрыты песком, но таких было
мало, потому что в этом месте земля была твердая, а слой песку над гравием
очень тонкий. Одежда у них большей частью сгнила, и они лежали почти
совсем голые. Стоило только дотронуться до какой-нибудь тряпки - она сразу
же расползалась, словно паутина. Том сказал, что, по его мнению, они здесь
уже много лет пролежали.
У некоторых мужчин были заржавленные ружья или сабли, у других - заткнутые
за пояс длинные пистолеты с серебряными украшениями. На всех верблюдах
оставались навьюченные тюки, но только эти тюки лопнули или сгнили, и весь
груз вывалился на землю. Мы подумали, что покойникам сабли уже ни к чему,
и взяли себе по сабле и по нескольку пистолетов. И еще мы взяли шкатулку -
уж очень она была красивая, с такими тонкими резными узорами. Нам очень
хотелось похоронить этих людей, но мы не знали, как это сделать, да и
хоронить-то их было негде - разве только в песке, но ведь он бы все равно
снова осыпался.
Тогда мы решили хотя бы прикрыть эту несчастную девушку и положили на нее
несколько шалей из разорванного тюка, но когда мы хотели засыпать ее
песком, волосы у мужчины снова начали шевелиться, и тут мы от страха
остановились, потому что нам показалось, будто он хочет попросить нас,
чтобы мы их не разлучали. Я думаю, что он ее очень любил и без нее остался
бы совсем одиноким.
Ну, а потом мы поднялись наверх и полетели прочь, и скоро это темное пятно
на песке совсем пропало из виду, и теперь мы больше никогда не увидим этих
несчастных.