- Я не мадам!
- Как же мне вас называть?
Бабушка на миг растерялась. Действительно, как же ему ее называть? Ведь не «товарищем штурманом» в самом деле...
- Зовите меня Марией! - крикнула бабушка.
- Мария! - закричал Старжен Фиц. - Мария, Мария, Мария...
- Господин генеральный консул, почему вы не отвечали на наши телеграммы? - спросила бабушка.
- Не было средств, - хлюпнул носом консул. - Конъюнктура все время падает, Мария. Тресты душат мелкого буржуа.
- Господин Старжен Фиц, мы приглашаем вас на переговоры по вопросу культурных контактов между нашими странами.
- Седой?
- В каком смысле?
- Кроме дороги, гостиницы и карманных денег, еда оплачивается?
- Уж будьте уверены! - теряя терпение, гаркнула бабушка.
Повесив трубку, она вдруг изумилась: весь разговор с эмпирейским дипломатом шел на чистом русском языке!
Итак, на средства двух коллективных членов общества (фабрика мягкой игрушки № 4 и крупный северный аэропорт) старина Старжен Фиц снялся с насиженного места и прибыл самолетом в Ленинград.
Общество встречало почетного гостя почти в полном составе, за исключением Бориса Горошкина.
Дипломат был прекрасен в расшитом золотом мундире и в традиционном головном уборе, отдаленно напоминавшем поварской колпак. С хрустом преклонив колено, он поцеловал бетон аэропорта, обвел руками пространство и воскликнул:
- Узнаю! Все встало в памяти, господа! Ведь я, господа, старый петербуржец!
В это время радио любезным голосом сказало:
- Господин Севрюгин Феликс Вениаминович, прибывший из Токио, вас встречает ваша сестра Таисия. В руках у Таисии гладиолус.
Вскрикнув от радости, Старжен Фиц заключил в объятия ближайшую старушку с гладиолусом.
***
- Тасенька, родная! Ничуть не изменилась! Ни капельки! Старушка вырывалась до тех пор, пока не подошла настоящая Тасенька, которая тоже за шестьдесят лет «ничуть не изменилась».
По дороге с аэропорта в «Асторию» дипломат проявлял вежливое, но настойчивое любопытство:
- Этот у-ни-вер-маг частный? - спрашивал он Марию Спиридоновну.
- У нас, Феликс Вениаминович, все государственное, - поясняла бабушка.
- Да-да, понимаю, сочувственно кивал Старжен Фиц. - Я все понимаю, Мария. Скажите, а эти «Фрукты - овощи» частные?
- Все государственное, - терпеливо говорила бабушка.
- Да-да, все, абсолютно все! А эта парикмахерская частная?
- Феликс Вениаминович, - немного даже рассердилась бабушка, - вы же русский человек! Неужели не понимаете? Ничего у нас нет частного, и никакие монополии на нас не давят.
В честь высокого гостя общество устроило обед в ресторане Дома архитектора. Обед прошел на замечательном уровне, если не считать того, что гость то и дело убегал на кухню и совал нос во все кастрюли.
В конце обеда поэт Горошкин, который, конечно же, на сей раз присутствовал, прочел начало новой поэмы:
Эмпиреи!
Я немею!
Чую ветер голубой!
Чую, но не очумею!
Ближе берег мне родной!
- Браво, вы просто Апухтин! - воскликнул Старжен, отчего огромный поэт едва не подавился стручком.
После обеда Старжен Фиц и Мария Спиридоновна удалились на деловое совещание.
- Ну вот, господин генеральный консул, вы познакомились теперь с членами нашего «Альбатроса», - начала Мария Спиридоновна. - К сожалению, наш президент академик Флюоресцентов уже много лет прикован к постели.
- Прикован к постели? - воскликнул Старжен Фиц. - А чем его лечат?
- Думаю, что антибиотиками, - ответила Мария Спиридоновна.
- Аку! - закричал консул. - Аку, аку, аку... - Он замолчал с застывшей улыбкой на устах.
Привыкшая уже к этому феномену, бабушка спокойно выждала.
- Аку, аку-пунктура! - завопил консул. - Только иглоукалывание спасет нашего друга. Берусь за умеренное вознаграждение поставить академика на ноги. Я лучший знаток тибетской медицины в Юго-Восточной Азии, и если бы не интриги...
- Давайте вернемся к этому позднее, - сказала бабушка. - Не вертитесь, пожалуйста, господин генеральный консул.
- Что делается на кухне? - спросил Старжен Фиц, тревожно принюхиваясь.
- Моют посуду, - начала сердиться бабушка.
- Чем? - вскричал дипломат. - Неужели они обходятся без порошка «Сальвиола»? Я немедленно берусь доставить пробную партию этого чудо-порошка! Об условиях договоримся.
- Господин генеральный консул! - повысила голос бабушка.
- Дайте вашу руку, Мария! - прошептал дипломат. - Нет, левую. Бугор Венеры, Мария, у вас резко выделен, линия таланта уникальная и пересекается с линией чести. Бойтесь первых двух дней полнолуния, Мария. Эти дни...
- Послушайте, перестаньте пороть этот вздор! - вскричала бабушка. - Я бывший штурман авиации, прошла всестороннюю подготовку. Понятно? Мы хотим послать в вашу страну культурно-спортивную делегацию. Как вы и ваше правительство посмотрите на это?
- Милости просим! - возопил Старженфиц. - Я буду вам сопутствовать, конечно с едой, и сам с удовольствием познакомлюсь со своей страной.
- Вы хотите сказать, что вы...
- Да, Мария, я никогда не был в своей стране. Увы, Мария, таковы гримасы нашей потусторонней жизни!
Мария Спиридоновна почувствовала сильное головокружение, как будто вошла в пике.
- Так, - сказала она, выходя из пике. - Состав делегации таков. Я - глава. Одновременно собираюсь выступить в соревнованиях по баттерфляю и по прыжкам с трамплина. Поэт Горошкин прочтет стихи. Доктор геологии Вертопрахов расскажет о разведке наших и зарубежных недр. Его дочь Наталья возглавит команду «Юная грация». По-моему, состав очень представительный.
- В высшей степени представительный! - воскликнул генеральный консул. - Мужчинам могу предложить чикагские носки и запонки, а вам, дамы... - он заговорщически подмигнул, - ожерелья из почти настоящего жемчуга. За все одиннадцать рублей девяносто копеек.
- Эх, Феликс Вениаминович, Феликс Вениаминович, - покачала головой бабушка, - как крепко засел в вас этот дух наживы...
Итак, в то время когда наш герой совершал тайный рейс в компании наемников, делегация «Альбатроса» на совершенно законных основаниях продвигалась к Большим Эмпиреям лайнером компании «ПАН-АМ». Аллигейтер, Румпелып-тильцхен и другие агенты Интерпола весь рейс до Зурбагана не сводили глаз с суетливого Старжена Фица, а также с поэта Горошкина, который брал на карандаш зарубежные впечатления.
Любезный читатель, еще раз прими мои извинения за вынужденное отступление в недалекое прошлое.