Наверное, я совсем не умею ничего скрывать, потому что вижу, что Роджер почувствовал какой‑то подвох. Он всегда был беспричинно ревнив, но никогда не позволял себе демонстрировать это. А сейчас звонит мне на работу по два‑три раза в день, а на прошлой неделе открыл два письма, пришедших на мое имя. Одно было от моей матери, а второе – приглашение на показ мод, но я так и не смогла разыграть перед ним оскорбленную невинность. В конце концов, у меня действительно есть любовник, и я действительно обманываю своего мужа…
Ребенок, который играл на некотором расстоянии от Антони, так сильно ударил по своему мячу, что тот приземлился около Джонсона. Тот отбросил его владельцу. Смешно, но почему‑то считается, что только женщины хотят выйти замуж и завести детей.
Я хорошо помню все, чему ты меня научил, все те принципы, вокруг которых человек должен строить свою жизнь. Прикладной экзистенциализм. Я повторяю себе, что не отвечаю ни за какого другого взрослого человека, и на этот свет я появилась не для того, чтобы удовлетворять желания Роджера. Но ведь я же вышла за него замуж, Тони. А выходя за него замуж, разве я не дала этим обещание отвечать за его счастье? Ведь у бедняги Роджера в жизни его было так мало. Я ведь никогда даже не притворялась, что люблю его. Я не сплю с ним вот уже шесть месяцев. Я вышла за него замуж только уступив его постоянному давлению – он ведь отказывался слышать мое «нет».
Антони улыбнулся, дочитав до этого места. Как же он ненавидел ее слабость, ее нерешительность. В ее личности были целые области, которые он еще и не начал понимать. Но вот здесь шла цитата из Баньяна, и она была полна здравого смысла.
Почему бы мне просто не рассказать ему все и не уйти? – Погрузись в вечность, даже если не видишь пути, выплыви или утони, попади или в рай или в ад. – К сожалению, здравый смысл на этой фразе и закончился. – Что это, страх или сострадание? Боюсь, что сострадание к нему у меня сейчас сильнее, чем к тебе, кто находится в одиночестве в Лондоне…
Антони сложил письмо и убрал его в карман. Он совсем не чувствовал себя подавленным, просто ему было одиноко. В конце концов, она может приехать к нему, ведь ее чувства слишком сильны, чтобы от них можно было просто так отмахнуться. Между ними произошли вещи, которые она будет вспоминать в его отсутствие, и эти воспоминания окажутся сильнее любого сострадания. Ну а что же теперь? Он еще раз отбросил мяч ребенку, повернулся на бок и заснул.
Проехав одну остановку на метро, Антони вновь оказался в Кенборне. На выходе из метро к нему подошел мальчишка и попросил «пенни для отличного парня Гая»
В холле Антони столкнулся с Артуром Джонсоном, который тоже держал в руках запечатанное письмо. Антони так бы и прошел мимо, улыбнувшись и сказав «добрый вечер», однако другой Джонсон – или им был он сам? – повернулся, практически перегородив ему проход, и уставился на него напряженным, любопытным и… почти голодным взглядом.
– Могу ли я поинтересоваться, мистер Джонсон, вы собираетесь провести вечер в городе или идете только на почту? – спросил Артур.
– Только на почту, – удивленно ответил Антони.
Огонек надежды, блестевший в глазах Артура, погас. Но Антони‑то до этого какое дело? Или мужчина все‑таки получил именно тот ответ, который и хотел? Потому что вот он протягивает руку с видом отчаянной решимости и заискивающе произносит:
– В таком случае, поскольку я сам направляюсь туда же, позвольте мне захватить и ваше письмо.
– Благодарю, – ответил Антони. – Очень мило с вашей стороны.
Артур Джонсон взял письмо и, не произнеся больше ни слова, вышел из дома, бесшумно и очень аккуратно закрыв за собой входную дверь.
Артур понял наконец, что произошло, и был совершенно потрясен. Как же так могло произойти, что именно он из них двоих умудрился по ошибке вскрыть не свое письмо! Было бы гораздо проще, если бы это было чье‑то другое письмо – ну, например, этой вечно хихикающей китаянки или пьяницы Дина. Понятно, что письмо необходимо вернуть. Артур был настолько потрясен произошедшим, что даже не смог сразу сочинить записку с извинениями. Кроме того, если он сейчас сядет ее писать, то опоздает на работу. Времени уже девять пятнадцать. Артур положил письмо вместе с конвертом в свой портфель и отправился в магазин.
Строительные рабочие разбирали остатки бывшей гостиной тетушки Грейси – всюду торчали обрывки коричневого линкруста [13] , розового линолеума и остатки розового камина. На стене, выкрашенной охрой, остался невыцветший прямоугольник, отмечающий то место, где стоял буфет, в ящике которого он когда‑то запер мышь. Его первое убийство. Тетушка Грейси умерла именно в этой комнате, и именно из этой комнаты он уходил убивать… Почему он думает обо всем этом именно сейчас? Артур почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу.