Я устало поклонился и пошел к двери. И прикрыл дверь очень тихо, аккуратно придержав ее и подождав, пока язычок замка с мягким щелчком не встанет на место.
Без всякой на то причины.
Я автоматически положил ей руку на плечо. Она отпрыгнула фута на три в паническом ужасе.
Мы стояли, уставившись друг на друга и тяжело дышали; я – как это слишком часто со мной бывает – приоткрыв рот, она же – плотно сжав губы, и бледные крылышки ее носа вздрагивали.
– Послушайте, – медленно сказал я, – с вами когда‑то давно что‑то произошло?
Она кивнула, очень быстро.
– Вас напугал какой‑то мужчина – или что‑то вроде этого?
Она снова кивнула и прикусила губу маленькими белыми зубами.
– И с тех пор вы такая.
Она стояла молча – очень бледная.
– Послушайте, – сказал я, – я не сделаю ничего такого, что может вас испугать. Никогда.
Ее глаза наполнились слезами.
– Если я дотронулся до вас, то это так, как я дотронулся бы до стула или до двери. Я ничего не имел в виду. Понимаете?
– Да, – она наконец обрела дар речи. В глубине ее наполненных слезами глаз еще метался страх. – Да.
– Вот и договорились. Со мной все в порядке. Меня нечего боятся. Теперь возьмем Лесли. Его голова занята другими вещами. И вы знаете, что с ним все в порядке – в том смысле, в каком мы говорим. Верно?
– О, да, – сказала она. – Да, конечно.
– Теперь возьмем старую винную бочку. Она груба, резка и считает, что может грызть стены и отплевывать кирпичи в сторону, и постоянно орет на вас – но при этом глубоко порядочна по отношению к вам, да?
– Да, мистер Марлоу. Я вам пыталась это объяснить…
– Конечно. А почему вы не положите всему этому конец? Он что, все еще где‑то поблизости… тот, который испугал вас?
Она подняла руку ко рту и вцепилась зубами в большой палец, не сводя с меня глаз.
– Он умер, – сказала она. – Он выпал… из… окна.
– Он умер, – сказала она. – Он выпал… из… окна.
Я поднял ладонь, прерывая ее:
– О, этот. Я слышал о нем. Забудьте все это. Сможете?
– Нет, – она серьезно покачала головой. – Не смогу все это забыть. Миссис Мердок всегда говорит мне, чтобы я это забыла. Она подолгу разговаривает со мной, убеждая меня, все забыть. Но я не могу.
– Было бы значительно лучше, – раздраженно сказал я, – если бы она подолгу держала свою пасть закрытой. Она просто не дает вам это забыть.
Девушка казалась удивленной и уязвленной:
– О, это не все. Я была его секретаршей. Она была его женой. Это был ее первый муж. Естественно, она тоже не может это забыть. Как можно?
Я почесал ухо, хотя оно вовсе не чесалось. Сейчас почти ничего нельзя было прочесть на ее лице, кроме разве того, что она как бы разговаривала сама с собой. Я был чем‑то абстрактным, и мой голос был почти что ее собственным внутренним голосом.
Потом на меня снизошло одно из странных – и зачастую обманчивых – озарений.
– Послушайте, – сказал я, – а среди вашего окружения нет ли человека, который производит на вас то же впечатление? Больше, чем все остальные?
Она испуганно осмотрелась по сторонам. И я вместе с ней. Комната была пуста – никто не прятался под стулом и не подглядывал в дверь или окно.
– Почему я должна говорить вам? – выдохнула она.
– Вы не должны. Вы поступите как захотите.
– Вы обещаете никому не говорить – никому на свете, даже миссис Мердок?
– Ей в последнюю очередь, – сказал я. – Обещаю.
Она открыла рот, и на лице ее появилось подобие робкой доверительной улыбки… и потом что‑то не получилось.
Слова застряли у нее в горле. Она издала какой‑то хриплый, сдавленный звук. И зубы ее застучали просто оглушительно.
Я хотел было крепко встряхнуть девушку, но побоялся до нее дотронуться. Мы стояли. Ничего не происходило. Мы стояли. И проку от меня было как от пятого колеса в телеге.
Потом она повернулась и бросилась прочь. Я слышал ее удаляющиеся по коридору шаги. Потом хлопнула дверь.
Я пошел к канцелярии. Она рыдала за дверью. Я стоял и слушал ее рыдания.
И ничего не мог поделать. И вряд ли кто‑нибудь мог что‑нибудь здесь поделать.
Я вернулся к застекленной двери, стукнул и просунул в нее голову. Миссис Мердок сидела в той же позе, в какой я ее оставил.
– Кто нагнал страху на девочку? – спросил я.
– Убирайтесь из моего дома, – процедила она, не разжимая толстых губ.
Я не пошевелился. Тогда она хрипло расхохоталась:
– Вы считаете себя умным человеком, мистер Марлоу?
– Я не задавался этим вопросом.
– Ну а если зададитесь?
– За ваш счет.
Она пожала мощными плечами:
– Возможно, и так.
– Вы ничего не добились, – сказал я. – Я все‑таки должен буду все рассказать в полиции.
– Я ничего не добилась, но и ни за что не заплатила. А монета возвращена. Будем считать, это мне стоило тех денег, которые я отдала вам, – это меня устраивает. Теперь уходите. Вы мне надоели. До предела.
Я закрыл дверь и пошел обратно. За дверью канцелярии никто не рыдал. Было очень тихо. Я прошел мимо.
Я вышел из дома, остановился у двери и послушал, как солнечные лучи сжигают траву. Поодаль заработал мотор, и из‑за угла показался серый «Меркурий». За рулем сидел мистер Лесли Мердок. Увидев меня, он остановился, вышел из машины и торопливо подошел ко мне. Он был премило одет – во все новенькое: габардиновые штаны кремового цвета, черно‑белые ботинки с блестящими белыми носками, спортивную куртку в очень мелкую черную и белую клеточку, кремовую рубашку без галстука; из кармана рубашки торчал черно‑белый носовой платок.