На место босса у них заступил Леонид Ревник, присланный из Москвы. Назначение это здешние не одобрили главным образом потому, что первым долгом Ревник решил расправиться с двумя главарями, тоже родом из Москвы, посягнувшими на его прерогативы, – сказал Диас.
– Обоих нашли в десяти километрах от Эстепоны в Сьерра‑Бермехе связанными, с кляпом во рту и застреленными выстрелом в затылок, – добавил Кортес.
– Мы полагаем, что это их противостояние имеет давнюю историю и началось в девяностые в их московский период, но мафиози тем не менее всполошились. Все поняли, что от них требуется теперь не только делать дела, но и постоянно быть настороже, опасаясь действий противоборствующей группировки, В этом году нами уже зафиксировано четверо так называемых «без вести пропавших». Прочие мафии – итальянская и турецкая, контролирующие торговлю героином, колумбийцы и галисийцы, чья сфера – кокаин, марокканцы, похищающие людей и торгующие гашишем, у нас действуют не столь жестко, как у себя на родине, и не так часто прибегают к насилию. В Испании они видят тихую гавань. В этом они следуют примеру наших давних друзей – арабов, занимающихся незаконной торговлей оружием по всему миру и использующих Коста‑дель‑Соль в качестве отправного пункта. Здесь же они отмывают деньги, почему и не желают привлекать к себе внимание. Другое дело русские, которым, по‑видимому, сам черт не брат.
– Есть соображения насчет того, зачем Лукьянов направлялся в Севилью с восемью миллионами евро в багажнике? – спросил Эльвира.
– Пока не знаю. Я плохо знаком с ситуацией в Севилье. Возможно, какими‑то сведениями располагает мадридский ЦРОП. Я послал им запрос, – сказал Диас. – Впрочем, не удивлюсь, если речь пойдет о противостоянии группировок. Леониду Ревнику пятьдесят два года, и он мафиози старого закала. Думаю, он предубежден против людей типа Василия Лукьянова, не прошедших русскую тюремную школу, а попавших в мафию другим путем. Ведь Лукьянов – ветеран Афганистана, а свое место в мафии он купил, причем сутенерствовать после этого продолжал. Ревник же, наверно, считает такой бизнес, при всей его прибыльности, делом недостойным.
– А очень это прибыльно? – спросил Эльвира.
– У нас в Испании четыреста тысяч проституток, и доход от этого бизнеса составляет восемнадцать миллиардов евро, – сказал Диас. – В этом, как и в распространении кокаина, Испания в авангарде европейских стран.
– Стало быть, вы полагаете, что Леонид Ревник Лукьянова презирал, что и заставило того внять другим предложениям, поступившим к нему как к эксперту в сомнительном, но крайне выгодном бизнесе? – спросил Фалькон.
– Вполне возможно, – сказал Диас. – Ревник был в отъезде, в Москве. Мы ожидали его возвращения на будущей неделе, но он вернулся раньше. Похоже, до него дошло, что Лукьянов готов переметнуться. Одно скажу вам с полной уверенностью: Лукьянов не пошел бы на такой шаг на свой страх и риск – для такого решительного поступка надо заручиться поддержкой. Однако кто оказал ему поддержку, мне неизвестно.
– Ну а восемь миллионов? – продолжал допытываться Эльвира, все еще неудовлетворенный.
– Это своего рода вступительный взнос. Способ заставить Лукьянова сжечь все мосты, – сказал Кортес. – Украв такую сумму, он ни при каких обстоятельствах не смог бы вернуться к Ревнику.
– Не забудьте об упомянутых мной дисках в кейсе, – сказал Фалькон. – Снятые скрытой камерой сцены – пожилые дядьки, трахающие молоденьких девушек, и…
– Так русские делают свой бизнес. Развращают всех, кто вступает с ними в контакт. По‑видимому, нам еще многое предстоит узнать о том, как проводили свой летний досуг наши городские чиновники, советники муниципалитета, застройщики и архитекторы и даже высшие полицейские чины.
Комиссар Эльвира провел рукой по макушке, взъерошив свою безукоризненную прическу.
Сквозь бронированное стекло двери Фалькон глядел на понуро сидевшего за столом Кальдерона. В ожидании его тот курил, уставясь в металлическую пепельницу. Сделавший хорошую для своих еще молодых лет карьеру следственный судья выглядел теперь постаревшим. Худощавый, он похудел еще больше, что придавало ему изможденный вид. Свежая, упругая его кожа потускнела, а волосы, и без того не отличавшиеся густотой, образовали явные пролысины. Уши словно удлинились, мочки набрякли, будто, предаваясь своим невеселым мыслям, он то и дело дергал и теребил их. Вид арестанта успокоил Фалькона: было бы невыносимо, если б этот истязатель и убийца сохранил свои обычные высокомерие и заносчивость. Пропустив вперед себя охранника с кофе на подносе, Фалькон вошел в камеру. Кальдерон тут же встрепенулся, и в выражении его лица появилось подобие прежней уверенности.
– Чему или кому я обязан столь острым удовольствием? – осведомился Кальдерон, обводя рукой полупустую камеру. – Уединенность, кофе, визит старого друга… Какое роскошество!
– Я бы и раньше пришел, – сказал Фалькон, – но, как ты, должно быть, понимаешь, дела…
Кальдерон окинул его долгим внимательным взглядом и закурил новую сигарету, третью во второй пачке за день. Охранник поставил на стол поднос и вышел.
– И что же вдруг могло вызвать у тебя желание навестить в тюрьме убийцу бывшей твоей жены?
– Предполагаемого убийцу собственной жены.
– Это важная поправка или лишь педантичное уточнение?
– Только на прошлой неделе мне удалось выкроить время, чтобы подумать… ну и почитать кое‑что.
– Надеюсь, что почитал ты какой‑нибудь хороший роман, а не запись моей беседы с великим инквизитором, старшим инспектором Луисом Зорритой, – сказал Кальдерон. – Беседа эта, как может подтвердить тебе мой адвокат, была для меня не из приятных.
– Я несколько раз перечитал эту запись, как и запись беседы Зорриты с Марисой Морено. Она навещает тебя здесь, не так ли?
Кальдерон кивнул:
– К несчастью, свидания эти не супружеские. Мы просто разговариваем.
– О чем же?
– Разговорами обычно мы с ней не занимались, – сказал Кальдерон, затягиваясь сигаретой. – Предпочитали другой язык.
– Но может быть, очутившись здесь, ты усовершенствовался и в данном способе общения.
– Конечно. Только не с Марисой.
– Так зачем она приходит к тебе на свидания?
– Из чувства долга? А может быть, вины? Не знаю. Спроси ее!
– Вины?
– Думаю, она сожалеет о том, что рассказала Зоррите о некоторых вещах, – сказал Кальдерон.
– К примеру, о каких?
– Не хочу об этом говорить. Особенно с тобой.
– О том, как вы шутили с ней насчет истинно «буржуазного решения» сократить расходы на развод, убив жену?
– Черт знает, как этот прохвост Зоррита сумел вытянуть это из нее!
– Возможно, ему особенно и стараться не пришлось, – хладнокровно заметил Фалькон.
Сигарета Кальдерона застыла в воздухе на пути ко рту.
– Ну а еще о каких признаниях Зоррите может она сожалеть? – продолжал Фалькон.
– Она покрывала меня. И сказала, что я ушел от нее позже, чем это было на самом деле. Она думала, что спасает меня этим. Но Зоррита выяснил в таксопарке все, что касалось времени.