И компьютер у него был.
– Ноутбук?
– Да. Маленький. Кажется, «Тошиба». Он говорил, что в основном смотрит на нем диски, но и работу кое‑какую делает.
– Какую работу?
– Он был писатель.
– А что он писал?
– Не знаю. Он мне об этом ничего не говорил, а я ни разу не спрашивала. Это же не мое дело, верно? Может, он свою автобиографию писал.
Для тридцати восьми лет это был бы довольно вызывающий поступок, подумала Энни, впрочем, автобиографии пишут и в более юном возрасте.
– Он сам сказал, что он писатель?
– Я спросила его, что он у нас делает в такое паршивое время года, а он ответил, что ему нужен покой и уединение, чтобы кое‑что написать, вот и все. По‑моему, он насчет этого был довольно скрытный, так что я к нему не приставала. К чему мне выведывать про его жизнь?
– Он вам показывал что‑нибудь из того, что написал?
– Нет. Ну, короче, мы только поели карри, поболтали и перепихнулись. Я не рылась в его вещах, ничего такого. За кого вы меня держите?
– Ладно, Келли, не кипятитесь.
Келли выдавила улыбочку:
– Поздновато кипятиться, как по‑вашему?
– Какими средствами контрацепции вы пользовались?
– Презервативами. А что такое?
– В доме мы ни одного не нашли.
– Мы их все истратили. Короче, в пятницу он… ну… захотел еще раз, да не получилось, потому что ни одного не осталось, а в Иствейл было ехать поздно. Мне надо было на работу. А без резинок я не собиралась этим заниматься. Не совсем уж я дура.
– Хорошо, – сказала Энни.
Разговорившись, Келли оказалась куда менее застенчивой и молчаливой, чем представлялась на людях. Итак, вот и объяснение скомканной постели и отсутствия презервативов. Но ограбление едва ли тянуло на мотив. Конечно, если у Ника имелась большая сумма денег, он бы не стал рассказывать об этом потаскушке, которую подцепил в местном пабе; другое дело – зачем везти сюда большие деньги? Может, чтобы с кем‑то расплатиться?
– У него был мобильник?
– Был. Крутая «Нокия». Не больно‑то она ему сгодилась. Они в наших краях не ловят. Надо ехать в Иствейл или в Хелмторп. А это не ближний свет.
Энни знала: в Долинах это вечная проблема. Поставили несколько новых башен, но покрытие осталось неровным – из‑за холмов. Стационарного телефона в коттедже не было – в большинстве съемных домиков его по очевидным причинам не бывает, – поэтому миссис Тэннер и Уинсом пользовались телефоном‑автоматом через дорогу, рядом с церковью.
– Когда вы с ним были, в каком он был настроении? – спросила она.
– В отличном.
– Вам не показалось, что он расстроен, подавлен, о чем‑то беспокоится?
– Нет, ничего такого.
– А как насчет наркотиков?
Келли помедлила:
– Мы выкурили два косяка, вот и все. Ничем, кроме травки, я в жизни не баловалась.
– А много ее у него было, травки?
– Нет, на одного. Ну, то есть больше я не видела. Короче, он не был какой‑то там наркодилер, если вы к этому клоните.
– Я ни к чему не клоню, – возразила Энни. – Просто стараюсь представить, в каком психологическом состоянии был Ник. В пятницу днем он вел себя как‑то иначе?
– Нет, я ничего такого не заметила.
– Не волновался, не нервничал, не было ощущения, что он кого‑то ждет?
– Нет.
– Вы с ним строили какие‑то планы на будущее?
– Ну, он мне предложения не делал, если вы об этом.
Энни рассмеялась:
– Я так и думала, но вы что же, не собирались больше встречаться?
– Понятно, собирались.
Он должен был прожить тут еще неделю, и я ему сказала, что могу еще несколько раз к нему прибежать – если он достанет еще резинок. А он сказал: если захочешь, можешь ко мне и в Лондоне зайти. Говорит: у меня бывает полно бесплатных билетов, буду водить тебя на концерты. – Она надула губы. – Но папаша меня бы в жизни не отпустил. Он считает, Лондон – это какое‑то гнездо порока.
– Ник дал вам свой адрес?
– Мы до этого не дошли. Мы думали… короче… ну, мы бы еще увиделись тут, у нас. Ах, черт! Простите.
Она вытерла побежавшую по щеке слезинку. Келли вообще‑то была очень хорошенькая, и Энни понимала, почему она привлекает мужчин. Кроме того, она, по ее собственным словам, была не дура, и ее откровенному отношению к сексу многие бы позавидовали. Но сейчас на лице проступили пятна, стали заметны мелкие прыщики, и она выглядела расстроенным и смущенным ребенком.
Собравшись с духом, девушка выдавила из себя усмешку и сказала:
– Вы небось думаете, что я совсем поехала, реву из‑за парня, с которым только‑только познакомилась.
– Нет, я так не думаю, – ответила Энни. – Для вас он был близким человеком, а теперь он мертв. Это, должно быть, ужасно. И больно.
Келли посмотрела на нее:
– Вы же понимаете, правда? Вы не как другие. Не как тот брюзга, с которым вы приходили вчера вечером.
Энни улыбнулась такому описанию Бэнкса: сама она выбрала бы другие слова.
– Да нет, он нормальный, – возразила она. – Просто ему тоже недавно пришлось пережить нелегкие времена.
– Нет, я серьезно. Вот вы – вы нормальная. Вообще как это – когда ты коп?
– Бывают свои приятные моменты.
– Как вы думаете, меня бы взяли, ну, если бы я подала заявление?
– Я убеждена, что вам стоило бы попытаться, – ответила Энни. – Нам всегда нужны сообразительные, целеустремленные люди.
– Точь‑в‑точь про меня, – произнесла Келли с кривой усмешкой. – Сообразительная и целеустремленная. Папаша бы наверняка меня одобрил.
– Возможно. Но мог бы и в волосы вцепиться. Отцы порой преподносят нам такие неожиданности, – улыбнулась Энни, вспоминая, как Бэнкс рассказывал о реакции своих родителей на его выбор профессии. – Но пусть вас это не останавливает.
Келли, разумеется, не поняла последней реплики Энни. Нахмурившись, она сказала:
– Короче, мне пора на работу. Я и так уже опоздала. КК будет беситься.
– Хорошо, – ответила Энни. – Думаю, мы выяснили все, что нас в данный момент интересует.
– Можете подождать еще минутку? – попросила Келли, опуская пониже зеркало и вынимая из сумочки косметичку. – Надо подмалеваться.
– Конечно. – Энни с улыбкой наблюдала, как Келли с помощью теней, туши, тонального крема и прочих средств маскирует прыщики и пятнышки.
Съехав с холма, Энни высадила Келли у «Кросс киз», сама же снова отправилась наверх, узнать, что происходит в молодежном общежитии.
В течение нескольких дней расследование Чедвика продвигалось до обидного медленно. На два главных вопроса: кто была жертва и кто находился с ней в момент ее смерти, – ответов так и не нашлось. Но, уж конечно, кто‑то где‑то ее хватился, предположил Чедвик. Если только она не удрала из дому.
С тех пор как они с Ивонной пришли к компромиссу, на домашнем фронте наступило затишье. Теперь он был убежден, что дочь все‑таки была на Бримлейском фестивале в воскресенье ночью: она никогда толком не умела врать.