Тогда никто там не висел. О трупе они сообщили в три часа семнадцать минут, то есть он здесь появился в этот двухчасовой промежуток. Если повезет, криминалисты и доктор Гленденинг, патологоанатом, быстро установят причину смерти, и Энни не придется работать в выходные, как частенько случалось.
Не то чтобы у нее были какие‑то грандиозные планы. Хотела прибраться дома, а в субботу пообедать со старым коллегой из Харксайда. За последние месяцы Энни стала куда ответственнее и серьезнее относиться к собственной жизни и очень ценила редкие часы одиночества. Она прекратила пить и начала заниматься спортом. Даже записалась в спортивный клуб. А помимо клуба – йога и медитации, все это пошло ей на пользу.
Стефан Новак стянул с лица маску и очки и, поднырнув под ленту, пошел к Энни и Уинсом по выложенной плитами дорожке, которую соорудили, чтобы ненароком не уничтожить важные улики. Новак вышагивал важно и неторопливо, как и всегда. Недавно его повысили до инспектора и назначили координатором группы криминалистов. Энни искренне за него радовалась. Ее слегка раздражала тяга полицейских бюрократов к словечкам торгашей и банкиров – куда ни глянь, повсюду координаторы да менеджеры. Но она признавала, что место преступления – это своего рода бизнес‑сфера, так что действия криминалистов, несомненно, надо координировать.
Уинсом, ухмыльнувшись, просвистела несколько тактов песенки «Кто ты такой» из сериала про криминалистов.
Новак закатил глаза, но комментировать ее выходку не стал.
– Вам повезло, – сказал он.
– Что, суицид?
– Вскрытие внесет определенность, но, судя по тому, что мы с доктором Бернсом увидели, это было самоубийство – на шее лишь одна рана, от веревки, которая, кстати, находилась именно там, где и должна была оказаться в результате самоубийства. Конечно, его могли отравить заранее. Так что попросим лабораторию сделать полную токсикологию, но видимых травм и повреждений нет, за исключением тех, что относятся непосредственно к самому процессу повешения. Я так понимаю, этим займется Гленденинг?
– Да, – кивнула Энни, – он как раз вернулся к работе. А откуда столько крови? Если, конечно, это кровь.
– Она самая. Мы взяли образцы. Вот только… – Новак нахмурился.
– Что?
– Он ободрался до крови, влезая на дерево. Кстати, судя по состоянию почвы и коры, влезал он туда один, без чьей‑либо «помощи». Но все же царапины не настолько глубоки, чтобы кровить так сильно. Группу крови мы определим быстро, а вот ДНК и токсикологию вам придется подождать.
– Разумеется, – ответила Энни. – А что с веревкой?
– Обычная дешевая нейлоновая веревка для белья. Продается почти в каждом магазине.
– А узел?
– Именно такие обычно завязывают самоубийцы. И уж точно его сделал не профессиональный палач. В общем, ничего особенного, любой бы справился, даже если никогда не был бойскаутом. Узел, кстати, на левую сторону, то есть его завязал левша. А часы у погибшего были надеты на правую руку… в общем, все указывает на самоубийство.
– Удалось выяснить, кто он такой?
– Нет, – покачал головой Новак. – Бумажника у него при себе не оказалось.
– Может, ключи?
– Нет. Мне кажется, он приехал сюда на машине и оставил все в салоне. Может, в куртке. Не нужны человеку ключи и бумажник, если он собрался вешаться, верно?
– Верно. Значит, придется самим разыскивать его наследников. Записки он тоже не оставил?
– Нет, ни в карманах, ни рядом – ничего. Опять‑таки, он мог бросить ее в машине.
– Как только найдем его тачку, поищем записку, – решила Энни. – Хорошо бы еще узнать, что он делал сегодня утром.
Опять‑таки, он мог бросить ее в машине.
– Как только найдем его тачку, поищем записку, – решила Энни. – Хорошо бы еще узнать, что он делал сегодня утром. Судя по всему, он убил себя где‑то между часом и тремя. Даже если это суицид, прежде чем разойтись, надо попытаться заполнить некоторые пробелы. Правда, для этого нам надо выяснить, кто же он такой.
– Ну, это как раз просто, – сказал один из криминалистов, эксперт по почвам, Тим Мэллори.
Энни не заметила, как он подошел к их группе.
– Правда, что ли? – спросила она.
– Ага. Фамилии его я не знаю, но вообще‑то все звали его Марком.
– Все?
– Ну, все в Иствейлском театре. Он там работал. В отреставрированном георгианском театре на Маркет‑стрит.
– Да‑да, понимаю, – пробормотала Энни.
Долгие годы местные любительские труппы и оперные студии играли свои постановки Теренса Реттигена или Гильберта и Салливана в прицерковных залах по всей долине. Но недавно в городке восстановили старый театр георгианской эпохи, который когда‑то переделали под склад, а потом и вовсе забросили. Реставрацию удалось провести благодаря усилиям муниципалитета и местных бизнесменов и гранту Совета по искусствам Великобритании. Театр открылся полтора года назад, сделавшись центром всех здешних театральных опытов и начинаний. Там же устраивали концерты народной и камерной музыки.
– А ты уверен, что это он? – спросила Энни.
– Абсолютно, – кивнул Мэллори.
– Кем он у них работал?
– Кем – не знаю. Но вроде бы занимался реквизитом и декорациями. В общем, трудился за кулисами. Я в курсе, потому что у меня жена – член общества любителей оперы, – добавил Мэллори.
– Это все, что тебе о нем известно?
– В общем‑то да. – Мэллори глубокомысленно потер запястье. – Но знаю, что человек он был своеобразный.
– Гей?
– Да, и не скрывал этого.
– А ты знаешь, где он жил?
– Нет. Но наверняка кто‑нибудь из театра скажет.
– Семья у него была?
– Понятия не имею.
– Полагаю, по поводу его машины тебе тоже ничего не известно?
– Ничего.
– Ладно. Спасибо.
После рассказов Мэллори и Новака дело перестало казаться Энни столь пугающе сложным. Может, они с Уинсом даже попадут домой до темноты. Энни пихнула Уинсом локтем.
– Поехали в театр, – сказала она. – Все равно тут нам уже делать нечего.
Как только она произнесла эти слова, к ним, тяжело дыша, подбежал молодой полицейский.
– Простите, мэм, – выдохнул он. – Кажется, мы нашли его машину. Хотите взглянуть?
Потрепанная темно‑зеленая «тойота» старой модели – даже старше фиолетовой «тойоты‑астры», какая была у самой Энни. Автомобиль стоял на бетонированной парковке позади кемпинга, между рекой и магистральной дорогой Свейнсдейла. Помимо «тойоты», на парковке было всего три машины – поэтому полицейским и удалось так быстро вычислить искомую. Конечно, полной уверенности в том, что это машина погибшего, пока не было, но, увидев на заднем сиденье облезлую игрушку, «Джека из коробочки», и подставку под зонтик в виде слоновьей ноги, Энни сразу поняла, что это театральный реквизит.
Дверь со стороны водителя оказалась не заперта, а ключ все еще торчал в зажигании – именно это и привлекло внимание полицейских. Внутри царил беспорядок, впрочем, совершенно нормальный – в автомобиле Энни тоже творилось нечто несусветное. На пассажирском сиденье валялись карты, чеки с заправок, обертки от шоколадок и коробки из‑под дисков, в основном с оперной музыкой.