Мой подзащитный, продемонстрировав исключительную быстроту реакции, выстрелил в воздух. Он спасал любимого друга, брата!.. Если бы у него получилось…
– Вот спасибочки! Наконец‑то пожаловал! Глазам своим не верю! С восьмого мая человек в больнице валяется, а родной братец за это время ни разу его не проведал! Хорош! Не каждый может таким братом похвастать!
– Ты все сказал, Саса? Может, теперь меня послушаешь? Поверь, с тех пор как я канцелярией в префектуре заправляю, у меня минуты свободного времени нет, работы по горло, поесть некогда, не то что вырваться из Монтелузы в Палермо! Как тебе тут? Уход хороший?
– Лечат хорошо, не жалуюсь. Но знаешь, Джакомино, у меня такое чувство, будто я в тюрьме.
– С чего это ты взял?
– А ты сам посуди. Когда меня в больницу доставили, то сразу в одиночную палату определили, видеться ни с кем не дают, никого ко мне не пускают, что‑нибудь спрашиваю, ни одна собака не отвечает, газет не носят. Спроси меня, что за этими стенами делается, я не отвечу. Не знаю даже, начался ли суд над Пиппо Дженуарди, холера ему в бок!
– Начался.
– Ну, и как он проходит?
– На мой взгляд, неплохо.
– Что значит, на твой взгляд? Пойми, Джакомино, тут разных взглядов быть не может: этот сучий потрох, этот рогоносец, которого подослал дон Лолло Лонгитано, убить меня хотел. И ему теперь нет другой дороги, кроме как за решетку.
– Все не так просто, Саса. Ты знаешь, что я выступаю истцом от твоего имени?
– Откуда мне знать? Но это правильно. Молодец! Мы должны Пиппо Дженуарди жопой об землю приложить. Кого ты взял в адвокаты? Он дорогой? Много берет?
– С нас не возьмет ни лиры. Я пригласил адвоката Ринальдо Русотто, это брат адвоката Орацио Русотто, который защищает Пиппо Дженуарди.
– Я не ослышался?
– Не ослышался.
– Ты что, охренел? Они ведь братья! Им ни черта не стоит сговориться, и тогда мы в говне! Кто тебя надоумил нанять этого Ринальдо Русотто?
– Хочешь знать, кто? Дон Лолло Лонгитано.
– Командор?!
– Это он сказал, что нам надо иск подать.
– Сначала подговорил Дженуарди убить меня, а теперь на мою сторону стал?
– Дон Лолло объяснил, что это хитрость, маневр, о котором никто не должен догадываться.
– Так ведь этот адвокат даже не подумал поговорить со мной! Что‑то я его здесь не видел!
– Он потому не приходил, что боялся: а вдруг ты околесицу городить будешь? Профессор Манджафорте, главный врач, сказал, что у тебя амнезия.
– Какая, на хер, амнезия? Никогда не слыхал про такую!
– Слушай, Саса, я понимаю, у тебя нервы шалят, но это не значит, что ты должен сквернословить. Я этого не люблю. Амнезия означает потерю памяти.
– Так ведь я все помню! Все‑все!
– Неужели ты не веришь самому профессору Манджафорте?
– О, Святая Мадонна! Я один, а их много, и все они сговорились!
– Наконец‑то ты понял. Все договорились, что Пиппо Дженуарди должен быть оправдан. И если ты меня любишь, если любишь себя, ты должен сделать еще одну вещь.
– Чего они хотят?
– Нужно, чтоб ты письмо написал. Я скажу, какое.
– А если не напишу?
– У тебя кости после переломов срастаются?
– Понемногу.
– Знаешь, что мне сказал дон Лолло Лонгитано? Если Саса письмо не напишет, я пришлю человека в больницу, чтобы переломал ему все кости, пока они не срослись. Мол, убежать он на этот раз не может, с квартиры на квартиру порхать у него не получится, мы знаем, где его найти.
Мол, убежать он на этот раз не может, с квартиры на квартиру порхать у него не получится, мы знаем, где его найти. Так в точности и сказал. И мне грозил.
– Чем?
– Тем, что меня из префектуры уволят. После того как он всем расскажет про меня и про Тано Пурпуру.
– А что он может рассказать? Вы с Тано старые друзья, пятнадцать лет под одной крышей из экономии живете… Что тут плохого?
– Он грозился рассказать всем, что мы с Тано – муж и жена.
– Да кто же ему поверит! Никому на свете в ум не придет представить такое про тебя и про Тано.
– А дону Лолло пришло, и он может рассказать. У него в руках записка, которую Тано мне написал. Саса, я спешу.
– А, понимаю… Ладно, диктуй письмо…
– Слово имеет адвокат Ринальдо Русотто, представляющий интересы истца, господина Розарио Ла Ферлиты.
– Спасибо. Господин председатель, господа судьи! Я буду предельно краток и ограничусь тем, что прочту заявление моего клиента, господина Розарио Ла Ферлиты, записанное с его слов нотариусом Катальдо Риццопинна, после чего попрошу приобщить его к делу:
«Вчера Господь смилостивился и вернул мне память, которую я надолго потерял, и, пользуясь этим, спешу подтвердить, что в то утро, когда со мной случилось несчастье, у меня действительно была назначена деловая встреча с господином Гальварузо Амилькаре. Опаздывая, я выбежал из подъезда и почти сразу споткнулся и упал. Из того, что произошло потом, я помню только обезумевшую лошадь, которая мчалась прямо на меня. Если бы я увидел своего друга Пиппо Дженуарди, я бросился бы к нему с распростертыми объятиями, и это избавило бы и его, и меня от того, что произошло.
Записано с моих слов. Розарио Ла Ферлита».
Что тут добавить, господа? Огласив данное заявление, мы отзываем свой иск.
– Дон Лолло, Пиппо Дженуарди вернулся! Весь город радуется, кто его обнимает, кто целует…
– Слушай, что я тебе скажу, Калоджерино. Завтра утром, как только Пиппо Дженуарди откроет склад, ты войдешь и…
– …его кокну.
– Нет, Калоджерино, ты его не кокнешь ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Если, конечно, это не понадобится.
– Дон Лолло, эта сволочь, эта враженяка мне башку проломила!
– Дженуарди не виноват, что ты по рогам схлопотал. Виноват Саса Ла Ферлита. Но раз тебе неймется пар выпустить, хрен с тобой: ежели повстречаешь Пиппо вечером и он один будет, отдубась его хорошенько. Я разрешаю, Калоджерино. Только повремени малость. Договорились? Ну, а завтра утром зайдешь с улыбочкой к Пиппо на склад… Покажи, как ты улыбаешься.
– Так сгодится?
– А получше улыбнуться не можешь?
– Лучше не могу, дон Лолло, когда про Пиппо думаю.
– Ладно, сойдет и так. Значит, ты заходишь и вежливо говоришь: «Добрый день, синьор Дженуарди. Дон Лолло велел сказать, что он рад, что вы на свободе». А потом отдаешь ему эти письма. Первое – от наследников Дзаппала, второе – от Лопрести из Новойорка, один мой друг постарался, который в Америке живет. После того как письма отдашь, скажешь: «Дон Лолло говорит, что теперь вы квиты». Повернешься и уйдешь.
– Как это квиты, дон Лолло, когда Дженуарди его не убил? Ведь Саса живой!
– А кто тебе сказал, что он должен был его убить? Уговор по ногам стрелять был. Он по ногам и стрелял.
– Какой день, Танинэ! Почаще бы такие денечки! Плясать от радости хочется!
– Да ты кушай, Пиппо.