Неудивительно, ведь она была настоящей красоткой. А уверенные в себе молодые красавицы всегда привлекали Груссе. В этом чувстве не было ни капли сексуальности, скорее нервозность.
‑ А ваша подруга тоже артистка? Музыкантша?
‑ Студентка консерватории. И официантка. В «Красавицах».
‑ Как вы?
‑ Как я.
‑ И в то время, когда убивали вашу подругу, она была в ресторане в трехстах метрах отсюда и обслуживала клиентов, как вы?
‑ Как я.
‑ И ни одна из вас оттуда не отлучалась?
‑ Я вам в третий раз повторяю: нет! Никто не отлучался, чтобы убить Ванессу. И мы вдвоем ее не убивали. Вы ведь об этом думаете? Или я ошибаюсь?
‑ Не смейте отвечать вопросом на вопрос! Со мной это не пройдет!
Вконец рассерженный Жером Бартельми отправился к своим коллегам из судмедэкспертизы. Те работали молча, как это бывало всегда, когда жертва оказывалась очень молодой, но на сей раз молчание было еще более тяжелым, чем обычно.
Ей не было и двадцати. Ей должно было исполниться двадцать в феврале. Она лежала на спине, ее длинные волосы светлым нимбом разметались по подушке, а чистые полукружия ресниц, ясные миндалевидные глаза, фарфоровое личико создавали иллюзию того, что она просто отдыхает. Но у нее не было ног. Фотограф, вынужденный выделывать сложные кульбиты в тесной спальне, снимал тело с разных сторон. Вспышка озаряла комнату через равные промежутки времени. Филипп Дамьен терпеливо ждал, пока фотограф закончит работу.
Следы на шее говорили о том, что ее задушили, однако, в отличие от других случаев удушения, с которыми сталкивался Бартельми, лицо девушки сохраняло прежнее выражение. Никакого лицевого кровоизлияния, ни следа цианоза или кровавых подтеков. Ванесса Ринже оставалась такой же красивой, как и при жизни.
‑ Лицо совсем не пострадало, ‑ сказал он Дамьену.
‑ Да, смерть наступила быстро. Непрерывного сдавливания пальцами сонной артерии в течение пятнадцати‑тридцати секунд бывает достаточно.
Удушение руками скорее вызывает остановку сердца, чем веревка. Так что сдавливание артерии пальцами быстрее достигает цели. А эти царапины на шее ‑ следы ее попыток освободиться.
‑ Значит, ее убийца был силачом.
‑ Во всяком случае, сильнее, чем она.
‑ И он отрезал ей ноги уже после того, как убил.
‑ Точно. Сразу видно, что он изуродовал ее мощным инструментом.
‑ Типа пилы?
‑ Скорее сечкой для рубки мяса. Раны чистые, и он даже позаимствовал на кухне разделочную доску. Вон она. А сечку он унес вместе с ногами.
‑ Это не сексуальное насилие.
‑ Хладнокровное, чисто исполненное преступление.
‑ Продуманное.
‑ До мельчайших деталей, Жером. Ты видел утопленный в ванне пылесос?
‑ Видел.
‑ По‑моему, я здесь найду не много следов ДНК, что в комнате, что в фильтре пылесоса.
‑ Думаю, ты не ошибаешься.
‑ Если только это не серийный убийца…
Тут слова техника прервал громкий крик. Это Хадиджа Юнис орала на Гнома. Бартельми и Дамьен обменялись усталыми улыбками.
‑ Я никогда не думал, что буду так скучать по нашей начальнице, ‑ сказал Бартельми. ‑ Этого человека мне просто не вынести.
Дамьен сочувственно пожал плечами и пробормотал:
‑ Он вряд ли надолго здесь задержится. А пока ‑ мужайся, старина, особенно если это серийный убийца.
Хадиджа Юнис стояла на коленях около своей подруги. Маленькая толстушка с блуждающим взглядом, прижавшись спиной к стене, отчаянно брыкалась и ловила ртом воздух, как вытащенная из воды рыба. Казалось, она хотела пройти сквозь стену. Садовый Гном, вынув свою историческую трубку, чтобы придать себе значительности, ошеломленно смотрел на девушек.
‑ Говорю вам, надо позвать ее психиатра! Он живет рядом, на улице Фобур‑Сен‑Дени, доктор Антуан Леже.
Неужели это так сложно, черт вас побери?!
‑ Следите за выражениями, мадемуазель.
‑ Но вы же видите, что у нее нервный срыв! Хотела бы я посмотреть на вас в такой ситуации.
‑ Полиция не позволяет себе такой роскоши, как маленькие срывы, мадемуазель. А ведь нам приходится видеть и слышать такое! Кроме того, меня интересует, почему у вашей подруги срыв и почему вы так агрессивно настроены. Вы что‑то скрываете, и, поверьте мне, вы должны об этом рассказать!
«Караул!» ‑ воскликнул про себя Жером Бартельми и решил самостоятельно порыться в домашней аптечке. Когда он вернулся в кухню, дело не сдвинулось с мертвой точки ни на йоту. Толстушка Хлоя тяжело всхлипывала, а смуглая Хадиджа пыталась дать отпор Гному, одновременно обнимая свою подругу, словно Дева Мария, ласкающая слишком пухлого Иисуса. Бартельми положил на стол упаковку «лексомила» и незаметно указал на лекарство Хадидже.
‑ В таком состоянии она вам ничего не скажет. И я тоже, черт возьми!
‑ Но мне некуда торопиться. Табаку хватит на весь день. А больше мне ничего не надо.
‑ Вы серьезно, или мне снится кошмар?
«Проклятие! А все из‑за тебя, Лола Жост! Почему же ты ушла, дорогая начальница? Почему?»
‑ Бартельми!
‑ Патрон?
‑ Допросите соседей и возьмите с собой Вернье. Этому парню нужно поработать на месте.
Бартельми не стал дожидаться, пока начальник передумает. Он ухватил новичка, велел ему нацепить униформу и допросить, в соответствии с приказом комиссара, всех жителей дома. Потом он отправился на поиски Антуана Леже, психиатра, улица Фобур‑Сен‑Дени. В двух шагах отсюда. Несложно. Если бы не воскресенье.
По пути он представлял себе, как выглядит этот Антуан. Собирая свидетельские показания разных людей, он разработал собственную маленькую теорию имен: если люди нередко бывают похожи на своих собак, то точно же так они соответствуют своим именам. В отношении некоторых его теория подтверждалась чаще, особенно в отношении Антуанов. Чаще всего Антуаны оказывались кудрявыми блондинами с несколько наивным выражением лица, благодаря которому они выглядят молодыми даже в преклонном возрасте.
Лейтенант Бартельми быстро нашел медную табличку с нужным ему именем. Психиатр был еще и психоаналитиком.
Бартельми поднялся на второй этаж и понял, что его теория верна: у доктора были светлые волосы, а в красивом лице отчетливо просматривалось что‑то детское. Интерьер квартиры, служившей, видимо, и приемной, выдержан в спокойных, нераздражающих тонах ‑ бежевом и голубом, призванных успокаивающе действовать на пациентов. Да‑да, это наверняка так.
‑ Чем могу быть полезен? ‑ спросил доктор Леже красивым строгим голосом.
‑ Доктор, срочно требуется помощь. Одной из ваших пациенток. Хлое Гардель. У нее нервный срыв. Ей очень плохо. Ее соседка, Ванесса…
‑ Ванесса Ринже?
‑ Ее убили.
Легкое беспокойство в голубых глазах, гораздо более ярких, чем отделка комнаты. Легкое беспокойство ‑ и больше ничего; этого врача нервным срывом явно не удивишь.
‑ А вы…
‑ Лейтенант Жером Бартельми, комиссариат десятого округа.
Психиатр покачал головой и прищурился, как будто слова офицера вызвали у него воспоминание о чем‑то давно ушедшем.
‑ Итак, доктор, заканчивайте то, что сейчас делаете, только побыстрей, а то, неровен час, мой шеф заберет бедняжку в участок.
Он уже собрался уходить, когда увидел далматина. Прекрасное животное с большими черными глазами. На первый взгляд, пес не походил на своего хозяина. И все же. Он рассматривал посетителя, не издавая ни звука и не нервничая. А ведь он вполне мог позволить себе тявкнуть, поворчать, обнюхать подметки, покрутиться вокруг ног.
‑ Мы идем, ‑ сказал Леже.
‑ Мы?
‑ Да, Зигмунд и я. Мой пес не любит оставаться дома один.