Ей казалось, что своими суровыми взглядами они пытаются пробуравить ей череп. Дюген в медленном, навязчивом ритме вертел ручку.
– Убита на рассвете, – уточнил он ровным голосом. – Вы разве не читали в газетах?
– No.
– Странно, журналисты подняли шум из‑за этой истории.
Она чуть было не принялась оправдываться, объяснять, что узнает новости из англоязычных газет в Интернете, но передумала. Пусть она выбита из колеи, но не настолько, чтобы позволить издеваться над собой заносчивому цинику и мрачному недоноску.
– Где ее нашли?
– В парке Монсури. Там, где работал ваш приятель и соотечественник. Пока не испарился.
– Погодите‑ка! А доказательства у вас есть?
Он лишь вздохнул, не сводя с нее пристального взгляда.
– Брэд лучше всех на свете, – продолжала она. – К тому же в Монсури есть и другие садовники.
– Разумеется, но только он был знаком с жертвой. Он работал у нее под окнами.
– Вы только что сказали, что он работал в парке Монсури.
– Скажем, он еще и подрабатывал. Мне трудно поверить, что он так и не связался с вами. Вы утверждаете, что он спас вам жизнь. Обычно это сближает.
– Повторяю, после Катрины я не получала от Брэда никаких известий. Если вы думаете, будто я знала, что он во Франции, то вы очень сильно заблуждаетесь.
– А если вы думаете, что со мной можно разговаривать таким тоном, то заблуждаетесь еще сильнее.
Ингрид смерила его самым холодным взглядом, на какой только была способна. В ответ он одарил ее очередной беглой ухмылкой.
– Хотите чего‑нибудь попить? – поинтересовался он слащаво.
– No.
– Напрасно. Мы здесь надолго.
Солнце заливало Париж золотистым сиянием. Ингрид шла вверх по бульвару Опиталь, твердя себе, что весна слишком прекрасна, чтобы предаваться унынию. Доказательством тому служили улыбки парижан, синее чудо‑небо, по которому скользили чудо‑облака, и внезапный ветерок, веявший свежестью и шаловливо ласкавший кожу, так что хотелось бродить по улицам до самой ночи. Она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов и улыбнуться. Где‑то она прочла, что для хорошего настроения достаточно придать лицу правильное выражение, а тело, повинуясь душе, довершит начатое. Но, добравшись до Питье‑Сальпетриер, она заметила скамейку напротив цветочного магазинчика и села, позволив себе наконец излить душу:
– Fuck! Fuck! Fuck!
Этот чертов майор продержал ее больше трех часов. Они с его тощим помощником‑подпевалой допрашивали ее, сменяя друг друга. Но почему они не желали верить, что она знать ничего не знала о приезде Брэда в Париж? Она снова попыталась отвлечься и сосредоточилась на алюминиевых ведрах с цветами, выставленных на тротуар. Азалии, лилии, даже мимоза, такое редкое и хрупкое растение. Она закрыла глаза, пытаясь уловить ее аромат, но все заглушали выхлопные газы.
Она и подумать не могла, что Брэд мог уехать из Штатов и приобрести поддельные документы. Конечно, у него французские корни, но где он научился говорить по‑французски как заправский француз? И почему не навестил ее? Откуда у него ее афишка? Какое отношение он имеет к этому жуткому убийству? Задушена. За‑ду‑ше‑на. У нее было ощущение, что это слово, уродливое и труднопроизносимое, бьется у нее в голове, как муха о стекло. Задушена. Задушена.
– Fuck! Fuck! Fuck!
В одиночку ей ответа не найти. В одном она уверена: несмотря на все свои таланты в области защиты зеленых насаждений от любых летучих и ползучих гадов, Брэд и мухи не обидит. И уж тем более не станет убивать бедняжку в парке Монсури.
Решительным шагом она направилась к станции «Сен‑Марсель».
Ей известно, где найти собеседников, способных на большее, чем без конца задавать одни и те же идиотские вопросы, надеясь добиться результата. Между прочим, почему о полицейских допросах говорят «поджаривать на медленном огне»? Ведь между поварами и полицейскими нет абсолютно ничего общего.
– На закуску я тебе советую взять спаржу.
– Просто спаржу, без ничего?
– Ну что ты! Поджаренную с пармезаном и пармской ветчиной.
– Недурно. А потом?
– А потом ножку ягненка.
– С картошкой?
– Молодой и рассыпчатой.
– А вино?
– Легкое «кот‑роти». Я только что его получил. Весьма недурное. Начнешь с него?
– Если ты отведаешь его вместе со мной, Максим.
– Ладно, но только один глоток, Лола. Сейчас начнется запарка, мне надо быть в форме.
Лола Жост проследила взглядом за тем, как Максим Дюшан бодрым шагом устремился к винному погребу. У нее тоже было приподнятое настроение. Она встала рано утром и смаковала кофе, облокотившись на подоконник открытого окна, выходившего на улицу Эшикье, осененную благодатью.
То было великое таинство. Каким образом лишенная деревьев городская магистраль с редкими цветочными горшками на подоконниках могла передавать это ощущение бурлящей природы? Хотелось верить, что воздух был насыщен не только пыльцой, а еще и частицами, заряженными животворной силой.
«Животворная сила! И что это на меня нашло?» – улыбнулась она про себя.
Лола села за свой обычный столик, откуда открывалась панорама «Дневных и ночных красавиц», хотя слово «панорама» было слишком звучным для скромного местного ресторанчика. Появился Максим с вином и штопором. От одного взгляда на этикетку у Лолы потекли слюнки. Хлоя, официантка, хорошо знавшая пристрастия хозяина и отставной комиссарши полиции, поставила на стол вазочку с зелеными оливками.
Максим разлил вино, и Лола вдохнула содержимое своего бокала.
– Знаешь, что сказал бы Рабле, Максим?
– Нет, но хотел бы узнать.
– «Насколько же запах вина соблазнительнее, пленительнее, восхитительнее, животворнее и тоньше, чем запах елея!»
– Поддерживаю, – сказал Максим, отпивая глоток.
Лола последовала его примеру и удовлетворенно причмокнула. Тут она увидела фигуру Ингрид, промелькнувшую за широкими окнами «Красавиц». Когда та вошла, Лола заметила, как измучена ее подруга. Она хотела было предложить ей присоединиться к ним за чашей «кот‑роти», но вовремя одумалась. Американка придерживалась разумного и здорового образа жизни и до самого вечера не брала в рот спиртного.
Ингрид рухнула на стул, словно пестрый мешок с картошкой. Высмотрев в ведерке бутылку, она налила себе, даже не взглянув на этикетку, не полюбовавшись цветом вина, не насладившись его букетом, и залпом проглотила чудесный нектар. Максим и Лола воздержались от каких‑либо комментариев: ситуация была не из простых, а заряженные животворной силой частицы явно не подействовали на Ингрид Дизель. Они молчали, давая ей подыскать нужные слова, и когда она их нашла, голос ее был искажен неизъяснимой яростью:
– Они вызвали меня в нерассветную рань и сообщили, что один из моих лучших товарищей убил девушку, словно свинью, а потом слинял, как последний трус.
– Спокойно, – сказала Лола. – Давай по порядку. Кто это «они»?
– Твои экс‑коллеги.
– Легавые из Десятого округа?
– Нет, с площади Италии. Майор Саша Дюген, невыносный тип.
– Ты хочешь сказать, невыносимый?
– Невыносимый, невывозимый, какая разница!
– Я знаю о нем понаслышке.