— Но ведь он лучше смог бы сделать это сам, — Катарина вынимает железную клюшку из своей сумки, оглядывая ее снизу доверху.
— Тогда позвольте мне перейти к делу, — говорит Малин и думает про себя: «Сосредоточься на Катарине Фогельшё. Не на самой себе». — Что вы делали сегодняшней ночью и рано утром?
— Вчера вечером ко мне приезжал отец. Мы пили чай.
— Он говорил, что ушел от вас в десять. Что вы делали потом?
Катарина прокашливается.
— Я поехала к своему любовнику. Главврач Ян Андергрен. Он может подтвердить, что я пробыла у него до утра.
Она называет номер телефона, а Харри тут же вбивает его в свой мобильник.
— Мне нравятся белые халаты, — шутит Катарина. — Но вы должны знать, что с этим любовником я встречалась всего несколько раз и не планирую длительных отношений.
— Почему? — интересуется Малин.
— Вы не понимаете? Золотое правило подобного романа: пять встреч, а потом вы начинаете воображать себе, что это любовь.
«Меня совершенно не впечатляет, что ты спала с врачом, — думает Форс. — Не кокетничай, я слишком от всего этого устала».
— У вас были какие-либо отношения с Йерри Петерссоном? — спрашивает Харри.
— Никаких, — нерешительно отвечает Катарина, прежде чем ее голос обретает уверенность. — С ним имели дело Фредрик и отец. А что?
— Вы не были против продажи замка? — продолжает Малин.
— Нет. Просто пришло время его продать и двигаться дальше.
«Ты слово в слово повторяешь то, что сказал твой отец, — замечает про себя Малин. — Это он научил тебя, что говорить?»
— То есть вы не хотели, чтобы он перешел к вам?
— Никогда не имела подобных амбиций.
Свист мячей не умолкает. Бесполезные снаряды. «Дурацкая игра», — думает Форс, в то время как Катарина Фогельшё поправляет ремешок своих синих брюк, воротник розовой хлопчатобумажной рубашки и кладет клюшку обратно в сумку.
— Ходят слухи, что вы были вынуждены продать поместье из-за финансовых проблем. Это так?
— Инспектор, мы древний дворянский род, нам почти полтысячелетия. Мы неохотно говорим о деньгах, но никогда, никогда, говорю я вам, не имели никаких финансовых проблем.
— Могу я спросить вас, чем вы занимаетесь? — интересуется Харри.
— Я не работаю. Покончила с этим после развода. А раньше занималась искусством.
— Искусством?
— У меня была галерея живописи XIX века. Такой вполне доступный эстергётландский художник, как Крутен. Но были и более дорогие. Вы знаете Эугена Янссона? В основном я занималась им. А также датским женским романтизмом.
Малин и Харри кивают.
— Вы знали Йерри Петерссона раньше? — спрашивает Харри.
— Нет.
— Вы развелись не так давно? — интересуется Малин.
— Нет, десять лет назад.
— У вас есть дети?
Взгляд Катарины Фогельшё омрачается, как будто она хочет спросить, какое это имеет значение.
— Нет, — отвечает она.
— Вы с Петерссоном ровесники, не были ли вы знакомы в гимназии? — продолжает настаивать Форс.
Катарина Фогельшё оглядывает драйвинг-рэйндж.
— Мы ходили в Кафедральную школу в Линчёпинге. Когда он был в третьем классе, как мой брат, я училась в первом.
Малин и Харри обмениваются взглядами.
— Я помню его, — продолжает Катарина, все еще не сводя глаз с драйвинг-рэйнджа.
— Но мы не общались. Он не принадлежал к моему кругу. Хотя, конечно, мы бывали на одних и тех же вечеринках, это неизбежно.
«Нет, — возражает про себя Малин. — В гимназии пересекаются все миры, хочешь ты того или нет. Люди могут бывать на одних и тех же вечеринках и общаться друг с другом не больше, чем два совершенно незнакомых человека, одновременно оказавшихся в одном баре».
— О каком круге вы говорите? — уточняет Харри.
— О девичьем. Круге моих подруг.
— Итак, вы никогда не общались?
Катарина снова бросает в их сторону взгляд, вдруг на мгновение сделавшийся печальным.
— Я только что об этом говорила.
— Мы слышали, — отзывается Малин.
Тонкие губы Катарины сжимаются в узенькую полоску.
— А теперь Йерри Петерссон сидит в нашем замке, как какой-нибудь Гэтсби. Вероятно, скоро он будет устраивать там свои вечеринки. С размахом…
Внезапное отчаяние появляется в ее голосе и глазах.
— Может, он и сидел там, как какой-нибудь Гэтсби, — отвечает Малин, — но теперь он лежит в прозекторской Государственной криминалистической лаборатории.
Катарина Фогельшё снова смотрит на них, потом кладет мяч на землю и бьет по нему, будто со злости, прямиком отправляя в правый угол.
— Какая у вас машина? — спрашивает Харри, когда она снова поднимает на них глаза.
— Это только мое дело, — говорит Катарина. — Я не хочу показаться невежливой, но вас это совершенно не касается.
— Минуточку, — строго замечает Малин. — Я хочу, чтобы вы уяснили для себя одну вещь: пока мы ищем убийцу Йерри Петерссона, нам есть дело до любого волоска на вашем теле.
Катарина Фогельшё улыбается.
— Хорошо, инспектор, успокойтесь. Все в порядке. У меня красная «Тойота», если это так для вас важно.
Малин разворачивается.
Прочь из гольф-ада. Она слышит, как Харри благодарит Катарину за то, что та уделила им время. Слава богу, не извиняется за поведение Малин.
— Будьте помягче с моим братом, — просит Катарина. — Он безобиден.
— Даже если у тебя проблемы с подобными типами, держи себя в руках. Не стоит так разговаривать с людьми, как бы плохо тебе ни было.
Харри читает ей наставления, выруливая с парковки гольф-клуба. Дождь все еще хлещет, а в сумерках Линчёпинг кажется еще менее гостеприимным. Малин чудится, что поляна с восточной стороны леса кишит змеенышами. Они шипят и словно пожирают друг друга.
— Но я чувствую себя совсем не плохо, — замечает она Харри.
Потом кивает.
— Ты ведь понимаешь, каковы они, эти типы.
Но она знает, что озлобленность — всего лишь способ приглушить неуверенность. Обыкновенная детская психология. Малин смущается, надеясь, что Мартинссон не заметит, как покраснели ее щеки.
— Она что-то скрывает, как и ее отец, — говорит Харри. — А может, и брат.
— Это так, — соглашается Малин. — Играть с правдой — вероятно, у них это семейное.
— Или они хотят как можно больше усложнить нам работу, — замечает Харри.
За окнами снова виллы района Юльсбру и белые многоквартирные дома с открытыми коридорами между ними по другую сторону трассы Брукиндследен. Дождь падает под углом, словно его струи и ветер хотят соединить два совершенно разных мира.
— Посмотрим, что нам скажет Фредрик Фогельшё, — продолжает Харри. — Самое время было бы приступить к допросу сейчас, когда он немного протрезвел.
Стрелки часов на стене комнаты для допросов в подвале участка полиции Линчёпинга движутся беззвучно.