Форс возвращается в комнату и раздевается. Сумасшедший гул — единственный признак того, что кондиционер работает. Она заходит в душевую и включает кран, удивляясь хорошему напору воды, омывающей ее лицо и тело.
Она не пила в самолете.
Какое счастье, что в номере нет мини-бара!
Потом Малин снова думает о Туве и задается вопросом, почему та так и не появилась ни у нее в квартире, ни в полицейском участке. Почему она сама не только не стала настаивать на встрече, но и даже не предложила ничего подобного. Форс чувствует, как мускулы вокруг грудной клетки сжимаются, и понимает, что у дочери сейчас на душе такая же неопределенность. «Тебе ведь хорошо, когда меня нет рядом, Туве?»
Сейчас ей кажется, что она обнимает свою дочь, что теплые капли воды — это тело Туве.
«Я твоя мама, и я люблю тебя».
До полицейского участка больше километра, но Малин идет пешком. На ней легкое белое платье и белые тряпичные туфли.
Она проходит мимо просторных вилл, похожих на гасиенды, за высокими заборами из белого кирпича, мимо новых таунхаусов и полуразвалившихся лачуг, на окнах которых развешено для просушки белье. Она минует гостиничные комплексы с гигантскими бассейнами, сверкающими за живыми изгородями из неизвестных ей тропических растений. Множество баров, пабов и ресторанов зазывают посетителей заманчивыми вывесками: «Английский завтрак», «Шведская кухня», «Пицца», «Немецкая кухня».
Ей не хочется смотреть по сторонам. Остается надеяться, что район Лос-Кристианос, где живут ее родители, чище и уютнее этого туристического гетто.
Полицейский участок расположен в белом трехэтажном доме на маленькой площади с пустыми уличными кафе. В конце одной из отходящих от площади улиц в лучах послеполуденного солнца мерцает голубое море.
«Где все люди? — задается вопросом Малин. — На пляже?»
Она толкает тяжелую дверь и заходит в здание участка.
Пестрый каменный пол и ни одного стула. Только доска объявлений на стене с портретами террористов. За пуленепробиваемым стеклом сидит молодой полицейский в форме. Он курит и смотрит на Малин с таким презрительным видом, словно слишком хорошо знает таких, как она.
«Разумеется, он принимает меня за глупую туристку, ограбленную русскими, — думает Форс. — Или за шлюху. Может ему прийти такое в голову?»
Малин подносит полицейское удостоверение к пуленепробиваемому стеклу. Полицейский энергично поднимает брови.
— А, мисс Форс из Швеции? — говорит он по-английски. — Мы ждем вас. Подождите, я только позвоню мистеру Гомесу, который поможет вам. Сейчас он подойдет.
Вальдемар Экенберг захлопывает дверцу автомобиля, и они с Юханом Якобссоном под дождем бегом устремляются к подъезду многоквартирного дома из красного кирпича. Район Готтфридсберг построен в сороковые годы. Небольшие квартиры по несколько комнат — прекрасное жилье для семей, переехавших в город, чтобы работать на «Саабе», «Эрикссоне», НАФе.
«Будет ли конец этому дождю?» — спрашивает себя Юхан. На какое-то короткое время дождь переходит в снег, и в воздухе пахнет морозом. «Все еще только начинается», — думает Юхан. Ноябрь, декабрь, январь, февраль, март — тяжелые, изматывающие душу месяцы. Он представляет себе, как плачут дети в прихожей, как они протестуют, отказываются надевать свитера, сапоги, натягивать на головы колючие шапки.
Сегодня было отвратительное утро.
Дети ударились в плач, оба. Бог знает, с чего это все началось. И жена по-прежнему дуется, что он не поехал тогда с ними в Несшё.
Как прекрасно наконец добраться до работы! Чертовски здорово.
Он смотрит, как Вальдемар набирает код на двери, толкает ее, будто злой на осеннюю непогоду.
Он смотрит, как Вальдемар набирает код на двери, толкает ее, будто злой на осеннюю непогоду. Потом они озираются вокруг в пропахшем плесенью подъезде, словно хотят увидеть здесь что-нибудь еще, кроме таблички с именами жильцов на облупившейся зеленой стене и серого крапчатого камня лестницы.
«Проклятье», — ругается Вальдемар. Юхану кажется, что он имеет в виду погоду.
— Все еще только начинается, — подхватывает он.
Юнас Карлссон живет на третьем этаже.
— Это на самом верху, — говорит Экенберг, а Якобссон думает, что одного взгляда на заплывший глаз его коллеги достаточно, чтобы понять, с кем имеешь дело.
Через полминуты они уже стоят перед серо-коричневой дверью и слушают доносящийся изнутри бой часов. А потом раздаются медленные шаги, и кто-то возится с замком.
Это Юнас Карлссон сидел за рулем того злополучного автомобиля. Йерри тоже был в машине, и авария произошла на земле, принадлежавшей тогда Фогельшё. Юноша по имени Андреас Экстрём погиб; девушку, оставшуюся на всю жизнь инвалидом, звали Ясмин Сандстен.
«Как приятно оторваться наконец от бумаг», — думает Вальдемар.
— Покопайтесь в этой аварии, — сказал вчера Свен Шёман. — Может, мы наконец сдвинемся с места, как это случалось раньше.
«Мы словно прикованы к нашему прошлому цепями, вмурованными в память», — размышляет Юхан.
Судя по всему, то, что произошло в ту новогоднюю ночь двадцать с лишним лет назад, было несчастным случаем, но как часто ты думаешь об этом, Юнас Карлссон? Чувствуешь ли ты себя виноватым в том, что юноша умер, а девушка осталась калекой? И если это так, то как же ты живешь со всем этим?
Дверь открывается.
Лысеющий мужчина с животом, выделяющимся под шерстяной рубашкой цвета красного вина, устало смотрит на них. Он даже не здоровается, только жестом приглашает войти.
У мужчины обвисшие щеки, но острый нос. Якобссон думает, что Юнас, вероятно, неплохо выглядел лет двадцать тому назад, когда весил килограмм на тридцать меньше. От него попахивает алкоголем.
— Разувайтесь. Потом проходите и садитесь на диван.
Похоже, Юнас Карлссон любит командовать. Голос у него властный, чего не скажешь о его облике в целом.
— Мне надо в туалет, сейчас приду.
Юнас исчезает за дверью, в то время как полицейские занимают места на белом диване в гостиной, обклеенной бело-голубыми полосатыми обоями.
Уютно и прибрано. Совсем немного мебели и большой телевизионный экран.
«Типичная комната молодого человека», — думает Юхан. Хотя, согласно архивным документам, Карлссону должно быть сейчас сорок три. А выглядит он еще старше, потрепанным и усталым. Дверца шкафчика со спиртными напитками в углу приоткрыта. На столе стоит пепельница с несколькими окурками, однако запаха табака не чувствуется.
— Думаешь, он пьет? — спрашивает Якобссон.
Но прежде чем Вальдемар успевает ответить, раздается голос Карлссона:
— Я пью только время от времени, иногда много. Но я в состоянии себя контролировать.
Потом хозяин усаживается напротив них в кресло, расположенное у окна с видом на внутренний двор. Снаружи дождь то моросит, то снова усиливается, и ветер яростно раскачивает черные, словно мертвые, ветви берез.
Книжная полка с дисками, кассеты, коробки с пленками «супер-восемь», на них наклеены этикетки с неразборчивыми подписями.
— Вы живете здесь один?
— Да.
— Семьи нет? — спрашивает Вальдемар.
— Нет, слава богу. Вы хотели поговорить о той автокатастрофе?
— Да, — отвечает Экенберг. — Но для начала такой вопрос: ты дрочишь правой или левой?
— Что?
— Ты слышал.