«Кому будет лучше от того, что Йерри пострадает?» — подумал я. «Ты был трезв, — продолжал Йерри, — а потому полиция спишет все на гололедицу».
— И вы согласились? — спрашивает Юхан.
— Да.
— Просто так? Все это кажется мне странным…
— Йерри умел убеждать. И он пообещал мне массу всего, прежде чем успели подъехать полиция и «Скорая помощь». Он пообещал стать моим другом, а больше мне ничего не было нужно, именно об этом я мечтал. Он пообещал дать мне денег, когда разбогатеет.
— И он стал твоим другом?
— Нет, он уехал в Лунд.
— А деньги?
— Нет.
— Ты напоминал ему об этом?
— Нет, прошло слишком много времени, прежде чем о его махинациях стали писать газеты.
— И ты никогда не пытался вымогать у него деньги, когда он разбогател? — Вальдемар переходит на зловещий шепот. — Или когда он вернулся? Ты не угрожал ему, что раскроешь правду?
— Нет, зачем? Если бы правда всплыла, весь город узнал бы, что я солгал и повел себя как слабак. И может быть, мне предъявили бы обвинение.
— А разве ты повел себя не как слабак? — спрашивает Вальдемар.
Юнас Карлссон нервно смеется.
— Именно так, — произносит он.
— А тебе не приходило в голову, что родители пострадавших должны знать правду о том, что случилось?
Юнас Карлссон делает жест в сторону бутылок на столе:
— Об этом я думаю каждый день.
— Итак, ты не пытался вымогать у Йерри деньги. А может, ты все-таки поехал к нему той ночью? И потом все случилось само собой…
— Той ночью я гостил у моих друзей, мы пили до утра, вы можете позвонить им.
— Мы сами знаем, что нам делать, — огрызается Вальдемар.
Юнас Карлссон сбрасывает с себя руку полицейского, встает и выходит на середину комнаты.
— Йерри Петерссон был не такой, как другие. Он ничего не дал мне из того, что обещал в тот вечер. Но я до сих пор не раскаиваюсь в том, что сделал. Андреас умер, Ясмин осталась калекой на всю жизнь. Они знали, на что шли, когда садились в машину, даже если и были пьяны. Взрослые люди отвечают за свои поступки. Мне нечего стыдиться, это на самом деле был несчастный случай. Зачем же еще ломать Йерри жизнь? Ведь такое не смоешь до самой смерти.
— Вы имеете в виду вождение в нетрезвом состоянии, повлекшее смерть другого человека? — уточняет Юхан.
— Именно это я и имел в виду, — подтверждает Юнас, срывая бумажку с губы, которая опять начинает кровоточить.
«Дворники» работают в бешеном темпе, сметая с ветрового стекла дождевые струи. Часы на приборной доске показывают 13:35.
Малин смотрит на поля, рощи и красные домики. Весь мир кажется покрытым слоем серого пепла.
На Тенерифе не было ванны, тело ее горит.
Тем не менее самочувствие несколько улучшилось, и она протрезвела достаточно для того, чтобы самостоятельно вести машину из Норрчёпинга в Линчёпинг. Она решила сразу направиться в школу «Фолькунгаскулан», прорваться на какой угодно урок, чтобы обнять Туве. Сегодня исполняется ровно неделя с того дня, как Малин ударила Янне, будучи пьяной, и вернулась в свою квартиру. И почти неделя, как труп нашли в замковом рву.
На Тенерифе жарко. А здесь дождь и холод. На Форс теплый шерстяной свитер с норвежским узором, упакованный в ее сумку именно для того, чтобы надеть его в день возвращения.
Однако Туве придется подождать.
Малин разговаривала с Харри, и она в курсе хода расследования. Фредрика Фогельшё освободили, а Юнас Карлссон подтвердил, что машину в ту ночь вел Йерри Петерссон.
Малин разговаривала с Харри, и она в курсе хода расследования. Фредрика Фогельшё освободили, а Юнас Карлссон подтвердил, что машину в ту ночь вел Йерри Петерссон. Но у Юнаса алиби на время убийства. Малин взяла адрес родителей юноши, погибшего в ту новогоднюю ночь. Его мать зовут Стина Экстрём, и она живет в Линдхеме.
— Это мне по пути, — сказал Харри. — Мы можем встретиться.
— Успокойся, Экстрём я возьму на себя.
— Как на Тенерифе?
— Жарко.
— И твои родители?
— Созвонимся после того, как я поговорю с Экстрём — если, конечно, она дома.
Малин включает радио и на въезде в Линчёпинг настраивает его на местный канал. Раздается мягкий, сексуальный голос Хелен Анеман. Они не виделись несколько лет, хотя живут в одном городе. Иногда беседуют по телефону, говорят, что надо встретиться, но этим все и заканчивается.
«Скорее знакомые, чем подруги», — думает Малин, слушая, как Хелен рассказывает о выставке собак, которая откроется в эти выходные на стадионе «Клоетта Центр». Когда Хелен замолкает, салон заполняет музыка, и у Малин что-то сжимается внутри, ведь это
Голос Ульфа Лунделля.
Она чувствует рядом теплоту рук Янне. Они любили танцевать под эту песню там, в доме в Мальмслетте. На столе стояла бутылка вина, а Туве спала на диване, и музыка ей не мешала. Дурацкая романтика!
Лингхем.
Дорожный указатель едва различим за струями дождя.
Из всех кошмаров человеческой жизни самый страшный — потерять своего ребенка.
«Мне удалось сохранить тебя, Туве», — думает Малин.
Снова перед глазами автомобиль, соскользнувший на пустынное заснеженное поле. Потом стук в дверь. «Ваш сын… Примите наши соболезнования».
Малин сворачивает в сторону Лингхема, проезжает мимо футбольного поля и церкви. Человек в куртке «монах» стоит у могильного камня за стеной маленького кладбища. У него в руках букет цветов, он как будто плачет.
Комнаты в небольшом таунхаусе обставлены сосновой мебелью.
На вязаных скатертях, покрывающих деревянные поверхности, фигурки от Сваровски. «Впечатляющая коллекция», — думает Малин, в то время как мама Андреаса Экстрёма Стина ставит на стол кофейник.
На бюро фотографии в рамках.
Щербатый мальчик с льняными волосами в детском саду. Он же на футбольной площадке. А вот он уже выпускник школы. Стройный подросток на пляже. Ветер растрепал его модельную стрижку, а поодаль, в воде, стоит мужчина, должно быть отец.
— Теперь вы знаете, как он выглядел, — говорит Стина Экстрём. Обе они сидят в одинаковых плюшевых креслах цвета красного вина друг напротив друга.
Точно такие же фотографии Туве стоят у Малин на бюро в спальне.
— Очаровательный мальчик, — замечает Малин.
Стина Экстрём улыбается.
«Сколько тебе лет? — мысленно спрашивает ее Малин. — Шестьдесят?»
У женщины, сидящей напротив нее, короткие светлые волосы с проседью, а морщины вокруг тонких губ — верный признак того, что она курит. В комнате пахнет табаком, но Малин нигде не видит ни пепельницы, ни сигарет. Или Стина все-таки нашла в себе силы бросить? Поборола дурную привычку?
На ней черные джинсы и серый вязаный свитер.
У нее глаза человека, не ожидающего от жизни никаких сюрпризов, просто наблюдающего за тем, как дни приходят и уходят. «Однако в ее взгляде я не вижу усталости, — замечает про себя Форс. — Скорее что-то другое… покой? Никакой озлобленности. Или это то, что называют смирением?»
Стина разливает кофе левой рукой и показывает на тарелку с булочками домашней выпечки.