– Ваш агент думает иначе!
– О нет, нет! Не говорите мне о нем! Я здесь для того, чтобы забыть его, помните об этом! Лучше расскажите мне о себе. Например, о ваших родителях…
– Даже так? Это что же, допрос?
Софи подняла брови и отодвинулась вместе со стулом, чтобы закинуть ногу за ногу.
– Ну, вы же познакомились с моим отцом! А я даже не знаю, есть ли у вас семья. Я вообще ничего не знаю о вас!
Она улыбнулась. Вновь придвинула стул, положила локти на стол, уперлась подбородком в собственные кулаки, посмотрела мне прямо в глаза. И приняла решение – удовлетворить мое любопытство. По крайней мере, частично.
– Будь по‑вашему. Так вот, я родилась в Париже. Единственный ребенок, как и вы. Мои родители оба на пенсии… Они потрясающие люди. Мне с ними очень повезло.
– У меня была замечательная мать, поверьте…
Она улыбнулась.
– А чем они занимались прежде? – не отставал я.
– Отец всю жизнь отдал системе национального образования, он преподавал филологические науки в выпускных классах и в университете. Именно он привил мне критический дух, как принято говорить. Летом у него был двухмесячный отпуск, и мы с ним побывали почти везде. Мама иногда присоединялась к нам на три недели, но все остальное время я проводила только с ним. Это было изумительно! Мы посетили Соединенные Штаты, Китай, Москву, даже Японию и Индию! Когда я думаю об этом, мне становится стыдно, ведь он меня так избаловал! Взамен он требовал одного – чтобы я вела бортовой журнал.
– Занятно…
– Каждое лето я заполняла тетрадь в сто страниц, описывая свои впечатления о стране, где мы побывали…
– Вы сохранили эти тетради?
– Конечно. Писала я отвратительно, но отец внимательно читал каждую страницу, и я страшно этим гордилась. Я уже воображала себя великим репортером…
– А ваша мама?
– Она была врачом. С ней мы общались меньше. Но это необыкновенная женщина. С очень сильным характером, очень мужественная, очень преданная…
– В общем, детство у вас было идеальное?
Она прервала свой рассказ и склонив голову к плечу, стала изучать меня, словно пытаясь что‑то прочесть в моих глазах.
– Идеальное? Да, может быть. Вы хотите сказать, что я барышня избалованная и испорченная?
Я не смог сдержать улыбки.
– Вовсе нет! Напротив, очень мало таких людей, которые понимают, чем они обязаны родителям. Это так… так трогательно. Мне даже захотелось познакомиться с ними!
– Кто знает? Когда все закончится, мы могли бы заглянуть к ним. Отец превосходно готовит…
– А, так и это у вас от него… Забавно, но вы, похоже, были более близки с отцом. У меня же все наоборот.
– Так мне и показалось…
Вновь она проявила сдержанность и не попыталась разузнать больше. Наверное, сумела понять, что я не очень‑то жажду распространяться об отношениях с отцом. Все‑таки его присутствие ощущалось.
– У меня тоже есть вопрос, – сказала она. – Отчего Нью‑Йорк?
Я вытаращил глаза:
– Отчего Нью‑Йорк? Не знаю! Откровенно говоря, думаю, что я выбрал наугад. После смерти матери у меня было только одно желание – оказаться как можно дальше от отца. Билет до Нью‑Йорка стоил не так уж дорого, и я не стал особо раздумывать. Мне просто не хотелось оставаться во Франции. А потом я влюбился…
– В обитательницу Нью‑Йорка?
– Нет. В Нью‑Йорк.
– Вот как? Значит, нью‑йоркской женщины в вашей жизни не было? – удивилась Софи, и в глазах ее зажегся насмешливый огонек.
– Нет‑нет.
– Нет‑нет. Это все равно что переспать с одним из своих персонажей! Была одна женщина из Калифорнии, но мы с ней не подвели статистику и развелись после нескольких лет супружеской жизни…
– Подождите. Богатый сценарист из Нью‑Йорка, автор популярного сериала и все еще холостяк?
– О, не заблуждайтесь, особого счастья мне это не принесло…
Она отмахнулась от этих слов, и я не смог понять, было ли это жестом недоверия или сострадания.
– А вы? Живете одна? – небрежно спросил я.
– Нет, с моим ноутбуком! – с иронией парировала она.
– Да нет, я серьезно…
– Не знаю, может ли журналистка жить вместе с кем‑то. Не знаю даже, хочется ли мне этого. Я никогда не сижу на месте, вечно сую нос в чужие дела, занимаюсь самыми невероятными расследованиями и прихожу от этого в экстаз… Половину времени я трачу на телефонные звонки, вторую половину – на Интернет. Когда случаются редкие передышки, я иду к врачу, чтобы он выписал мне успокоительное! Нет, я и в самом деле не смогла бы создать семью.
– И вы никогда не были влюблены? – осмелел я.
– Почему же? Была.
В разговоре возникла пауза. Нечто неуловимое. Словно она взвешивала меня на невидимых весах. Я ждал.
– Я была влюблена в одну… в одного человека, который преподает историю искусств и математику.
Вот так. Она запнулась перед словом «человек». И я был уверен, что она хотела сказать «женщина». Она выдала себя. Я улыбнулся.
– А кто вам сказал, что в этот самый момент я не влюблена? – спросила она, глядя мне прямо в глаза.
Я не ответил. Софи обладала даром приводить меня в замешательство. Она об этом знала. И обожала это делать.
Я сменил тему, и мы стали болтать о том о сем: о кулинарии, кино, литературе. Она любила зиму, я – весну. Она ненавидела фастфуд, я тоже. Ей нравился Вуди Аллен – как и мне. Она не терпела Спилберга – тут мы расходились. Для меня Пол Томас Андерсон был главным откровением десятилетия – она ценила «Магнолию», но считала, что я преувеличиваю. Каждый второй фильм Лелуша оставлял ее равнодушной: мы сверили впечатления, чтобы убедиться, насколько совпадают наши вкусы. Она обожала «Имя розы» и считала скучным «Маятник Фуко» – я обожал оба романа. Она втайне восторгалась Прустом – для меня настольной была книга «О чтении»… Мы перебрасывались названиями и раскрывали пристрастия вплоть до позднего вечера. Посетители большей частью уже покинули ресторан, а она все говорила «я люблю, люблю, люблю», но я давно перестал слушать. Как ни старался я думать о другом, в одном ухе у меня звучало «секс, секс, секс», а в другом – «лесбиянка, лесбиянка, лесбиянка».
Внезапно я обнаружил, что голос ее умолк. Она встала, наклонилась ко мне и шепнула на ухо:
– Мальчиков я тожелюблю!
И сразу удалилась в туалет.
Чувствуя себя полным идиотом, я остался сидеть за столом один, и в ушах у меня по‑прежнему звучала эта ее фраза. Совершенно убийственная. Когда Софи вернулась, вид у нее был такой, словно ничего не было сказано.
– Уходим? – с невинным видом предложила она.
В одном из моих сценариев для «Сексуальной лихорадки» герой сразу овладел бы ситуацией и соблазнил бы эту журналистку, обнаружив, впрочем, после бурной ночи любви, что сексуальные возможности прелестной брюнетки не отвечают его потребностям. Они бы расстались на рассвете, обменявшись для порядка обещанием перезвонить друг другу в ближайшие дни, и, возможно, действительно встретились бы еще раз года через три‑четыре: между ними вновь вспыхнула бы искра, но их сексуальные запросы все равно оказались бы несовместимыми… Моим фанам это страшно понравилось бы.