Это удавалось Грину, если принимаешь его манеру (чего не могу сказать о себе). Я не отношусь к его поклонникам: слишком много всяких папских штучек. Пожалуй, Мальро, если любишь философию, но я не люблю. Ну, Моэм – туда‑сюда, но вот и все – дальше можно снова возвращаться к Конраду. Твое здоровье. Можно мне тебе кое‑что сказать? Не старайся подражать Хэмингуэю. Вся эта его манера – внутренняя красота, которая проявляется в экстремальных условиях, вся эта любовь, когда от человека мало что осталось и он подыхает от ран. Думаю, читатели этого не любят. Да и от многократного повторения это уже приелось.
Джерри проводил Менкена до такси.
– Можно мне тебе кое‑что сказать? – снова спросил агент. – Делай предложения подлиннее. Когда ваш брат, журналист, начинает писать романы, вы пишете слишком коротко. Короткие абзацы, короткие предложения, короткие главы. Вы по‑прежнему меряете то, что пишете, сантиметрами газетного столбца, вместо того чтобы думать о книжных страницах. Хэмингуэй был именно такой. Всегда пытался написать роман на спичечном коробке. Не стесняйся размахнуться.
– Будь здоров, Менкен. Спасибо.
– И ты будь, Уэстерби. Не забудь передать от меня привет своему старику. Как он? Стареет, наверное? Ну, что поделаешь, этого никому из нас не избежать.
Джерри почти удалось сохранить безмятежное расположение духа.
Газетчики, как и всякий другой кочевой народ, везде устраивают одинаковый кавардак. Стаббс (отпетый негодяй, по словам Конни Сейшес), ответственный редактор издательской группы, не являлся исключением. Его письменный стол был завален залитой чаем корректурой в гранках, чашками с чернильными пятнами и остатками бутерброда с ветчиной, скончавшегося по причине преклонного возраста. Сам Стаббс сидел посреди всего этого беспорядка, исподлобья глядя на Джерри, как будто Джерри пришел, чтобы все это у него отнять.
– Стаббси, гордость журналистского рода, – произнес Уэстерби, распахнув дверь. Он вошел и остановился у стены, держа руки за спиной, как будто хотел удержать себя от чего‑то.
Стаббс прикусил язык, чтобы не произнести крепкое и отнюдь не лестное словцо, готовое сорваться с языка. Потом вернулся к подшивке документов, лежавшей на столе поверх всего хлама, – он изучал ее перед приходом Джерри. Существует много избитых шуток и анекдотов о газетных редакторах. Все они были применимы к Стаббсу. Он был обидчив, у него был тяжелый, сизый от щетины подбородок и тяжелые темные веки – словно их натерли сажей. Дальнейшую его судьбу было легко предугадать: будет работать в ежедневной газете до тех пор, пока не одолеют язва и прочие болячки. Потом его перекинут в редакцию воскресного выпуска. Еще годик – и сплавят в почетную ссылку в редакцию женских журналов, где его начальниками будут желторотые юнцы. Там он будет сидеть, пока не кончится его время.
– Сайгон, – прорычал Стаббс и шариковой ручкой с обгрызанным концом сделал какую‑то пометку на полях. Его лондонский выговор нес на себе отпечаток слегка гнусавого американского произношения, словно сохранившегося у него с тех времен, когда на Флит‑стрит господствовали канадцы. – Рождество три года назад. Вспоминаешь?
– О каких воспоминаниях ты говоришь, старина? – спросил Джерри, оставаясь у стены.
– О праздничных воспоминаниях, – ответил Стаббс с улыбкой палача. – Дух товарищества и веселья, небольшой праздник в корпункте, когда наши сотрудники были настолько молоды, что поддерживали таковой. Ты устроил вечеринку по случаю Рождества. – Стаббс процитировал документ из подшивки: «Израсходовано на рождественский обед в отеле „Континентал“, Сайгон». Дальше ты, как мы всегда требуем, перечисляешь гостей. Местные журналисты, фотографы, шоферы, секретарши, мальчики‑посыльные и черт его знает кто еще! На это тратится ни много ни мало – семьдесят фунтов, и все ради поддержания доброй репутации газеты и чтобы немного повеселиться.
Теперь припоминаешь? В числе гостей ты упоминаешь Красавчика Столвуда. Он был на этой вечеринке? Я говорю про Столвуда. Вел себя, как обычно? Ухаживал за дурнушками, чтобы им не было грустно, говорил правильные слова, да? Стаббс выждал, снова пожевав язык, как будто раздумывая, высказать ли то, что у него там вертится. Но Джерри молча подпирал стену и всем своим видом показывал, что готов так стоять хоть целый день.
– Мы – придерживаемся левой ориентации. – Стаббс сел на своего любимого конька. – Это означает, что мы предпочитаем доверять сотрудникам и считаем ниже своего достоинства охотиться на хитрых лис, которые захотят смошенничать. Наше выживание может оказаться под угрозой из‑за чрезмерной щедрости одного безграмотного миллионера. Есть документы, свидетельствующие, что Столвуд праздновал Рождество в Пномпене. Он устраивал там рождественский обед для высоких должностных лиц камбоджийского правительства, храни его Бог. Я говорил со Столвудом, похоже и он это подтверждает. Он был в Пномпене.
Джерри неторопливо продефилировал к окну и остановился, присев на старый черный радиатор отопления. За окном, меньше чем в двух метрах от него, над тротуаром, по которому в обоих направлениях сновали люди, висели большие уличные часы с довольно грязным циферблатом – подарок Флит‑стрит от основателя газеты. Было не очень рано, но стрелки часов застыли на без пяти шесть. У дверей на другой стороне улицы двое мужчин читали газету. Шляпы и газета не позволяла разглядеть их лиц. Джерри подумал, как прекрасна была бы жизнь, если бы все «хвосты» на самом деле выглядели именно так.
– Стаббси, все тянут с этой газетенки комиксов, что могут, – сказал он совершенно серьезно после довольно долгого молчания. – Включая тебя. Ты говоришь о том, что было три года назад, черт побери! Да выбрось ты это из головы, дружище! Послушайся моего совета. Можешь засунуть этот свой документ себе в задницу. Другого он не заслуживает.
– Мы – не газетенка комиксов, мы – газета. Комиксы печатает цветное приложение.
– Для меня – газетенка, дружище. Всегда ею была, и всегда ею останется.
– Добро пожаловать, – выразительно сказал Стаббс со вздохом. – Добро пожаловать, избранник председателя правления. – Он взял печатный бланк контракта. «Имя: Уэстерби, Клайв Джеральд, – с пафосом продекламировал он, делая вид, что читает контракт. – Профессия: аристократ. Добро пожаловать, сын старика Самбо». – Он бросил контракт на стол – Будешь писать для обоих выпусков. Для воскресного и для ежедневного. Обеспечиваешь освещение всех событий недели, от военных действий до представлений с голыми бабами. Без автоматического права продления контракта и без пенсии, представительские расходы – на минимальном уровне. Расходы на стирку – только в командировках, и не включай сюда свои недельные счета из прачечной. У тебя будет карточка для оплаты телеграмм, но использовать ее не надо. Высылай статьи авиапочтой и сообщай по телексу номер квитанции, мы здесь будем учитывать, когда получим. Дальнейшая оплата – по результатам работы. Би‑би‑си великодушно согласилась использовать интервью, которые ты запишешь на магнитофон: расценки – как всегда, смехотворные. Наш председатель говорит, что это хорошо для престижа, уж не знаю, что он имеет в виду. Для использования твоих материалов другими агентствами и газетами…
– Аллилуйя, – закончил Джерри, глубоко вздохнув. Неторопливо прошествовав к столу, он взял шариковую ручку с обгрызенным концом, еще мокрую от зубов Стаббса, и, не глядя на ее владельца не просмотрев формулировок контракта, неторопливым царственным жестом в конце последней страницы, ухмыляясь, начертал свою подпись. В эту самую минуту девушка в джинсах весьма бесцеремонно распахнула дверь и вывалила на стол кипу свежих гранок, как будто ее специально прислали для того, чтобы прервать происходившее священнодействие с контрактом.