В огороженных колючей проволокой двориках на крышах в поте лица трудились работники маленьких курточных мастерских; проводились религиозные службы; кто‑то играл в старинную китайскую игру маджонг; предсказатели будущего жгли благовонные палочки и принимали посетителей, заглядывая в свои толстенные коричневые книги. Прямо перед Джерри находился английский сад, разбитый по всем правилам искусства на тайком принесенной сюда, на крышу, земле. Немного ниже три старые женщины занимались разведением щенков чау‑чау, которым предстояло закончить свой век на чьем‑нибудь столе. Там были и школы, где обучали танцам, чтению, балету, гимнастике и боевым искусствам; школы, где можно было приобщиться к вершинам искусства или постичь мудрость Мао; и сегодня утром, пока Джерри варил яйца себе на завтрак, какой‑то старик, закончив свой длинный и непонятный непосвященному ритуал гимнастических упражнений, установил маленький раскладной стульчик, сидя на котором он ежедневно нараспев декламировал изречения этого великого человека. Бедняки, если у них не было крыши, строили себе нечто вроде балконов, похожих на вороньи гнезда, при взгляде на которые кружилась голова – около трех метров в длину и меньше метра в ширину, которые крепились на самодельных кронштейнах, загонявшихся под пол гостиной. Ганс Призывающий Смерть утверждал, что здесь все время совершаются самоубийства. Он говорил, что именно это держит его здесь. Поэтому, если он ни с кем не трахался, он любил сидеть у окна с фотоаппаратом «Никон» в надежде успеть заснять такое самоубийство. До сих пор это ему ни разу не удалось. Внизу справа находилось кладбище, что, как говорил Призывающий Смерть, считалось плохим соседством, и благодаря чему арендная плата была на несколько долларов ниже. Пока Джерри завтракал, снова зазвонил телефон.
– Про что статья? – спросил Люк.
– Шлюхи с Ванчай похитили Большого My, – ответил Джерри. – Увезли его на остров Резчиков по Камню и держат в заложниках, требуя выкуп. Кроме Люка, обычно звонили только женщины Ганса, и, когда Джерри предлагал им себя вместо него, они не соглашались.
В ванной не было занавески, поэтому Джерри приходилось принимать душ в позе боксера, пригнувшись, на полусогнутых ногах, чтобы не устроить в ванной потоп. Вернувшись в спальню, он надел костюм, взял нож и, отсчитав от угла комнаты Двенадцать половиц, поддел лезвием ножа тринадцатую. В углублении, выдолбленном в битуме, на который был уложен паркет, лежал пластиковый пакет, а в нем – пачка американских долларов разного достоинства, паспорт на чужое имя – на случай если бы пришлось уносить ноги, – водительские права и кредитная карточка авиакомпании на имя подрядчика Уоррела. Еще – небольшой револьвер, который Джерри, в нарушение всех инструкций Цирка, купил у Ганса, во время своих поездок предпочитавшего обходиться без оружия. Из этого тайного хранилища Джерри взял пять стодолларовых купюр, остальные положил на место и снова прикрыл половицей. Он опустил камеру и две запасные кассеты в карманы и, насвистывая, направился к выходу. Входная дверь была укреплена выкрашенной в белый цвет железной решеткой, которая могла бы задержать опытного грабителя минуты на полторы. Именно столько времени ушло на это у Джерри, когда он однажды, от нечего делать, открыл замок отмычкой. Пришел лифт, до отказа забитый китайцами, тоже спускавшимися вниз. При виде Джерри все сразу вышли. Так было каждый раз. Джерри для них был слишком большой, безобразно отталкивающий и угрожающе‑чуждый.
И вот так, – подумал Джерри с напускной веселостью, шагнув в полумрак автобуса, идущего в центр города, – дети святого Георгия отправляются спасать империю.
"Время, потраченное на подготовку, никогда нельзя считать потерянным зря, – гласит немного тяжеловесный афоризм, формулирующий принцип, внушаемый всем агентам в «яслях», о том, как надо проверять, нет ли за тобой слежки.
Иногда Джерри чувствовал, что все, чему его учили в Саррате, вошло у него в плоть и кровь и составляет самую его суть, а все остальное просто не существует. Если следовать обычной человеческой логике, он мог напрямую отправиться к конечной цели своего путешествия: это было вполне возможно. Если следовать обычной логике, не было абсолютно никаких причин, особенно после вчерашней совместной попойки, против того, чтобы подъехать на такси к парадному входу, бодрым шагом войти в здание, смело бросить вызов своему новому закадычному приятелю и покончить со всем этим. Но он не мог действовать, следуя обычной человеческой логике. Говоря языком Саррата, Джерри приближался к «моменту истины» всей этой операции к моменту, когда за ним со стуком захлопнется дверь, после чего для него нет иного пути – только вперед. Это момент, когда каждый год из всех его двадцати лет в разведке всплывает в памяти и кричит. «Будь осторожен!» Если есть опасность попасть в ловушку, то она, скорее всего, будет поджидать его именно здесь. Даже если они заранее знают о его маршруте, тем не менее, по всему пути обязательно будут расставлены посты наблюдения. Люди в машинах или в оконах домов, мобильные команды наблюдения, которые будут «вести» его на случай неожиданностей: отклонения от маршрута или возникновения нового объекта для наблюдения. Если, образно говоря, Джерри еще может проверить, какая там, в бассейне, вода, прежде чем нырнет в нее с головой, то это только сейчас, и никогда больше. Вчера вечером, когда они шатались по разным кабакам, за ним запросто могли наблюдать десятки местных сыскных агентов – «ангелов», но не хранителей, а он мог и не подозревать о том, что за ним следят. Но сейчас он мог покружить по городу и посмотреть, нет ли за ним «хвостов»; сейчас – по крайней мере, теоретически – у него была возможность установить это.
Он взглянул на часы. Оставалось ровно двадцать минут, а ему, даже если двигаться неторопливым, китайским, а не европейским шагом, достаточно было семи. Поэтому Уэстерби не спеша отправился в путь, ни на минуту не позволяя себе расслабиться. В других странах – практически, везде, кроме Гонконга, – он вышел бы намного раньше. За «железным занавесом», согласно «катехизису» Саррата на это понадобилось бы полдня, если не больше. Он мог бы отправить письмо самому себе – просто для того, чтобы пройти полквартала, остановиться у почтового ящика, а потом повернуть назад, проверив при этом, не замедлил ли кто‑то шаг, не постарался ли избежать встречи с ним лицом к лицу, он проверил бы, нет ли поблизости классических постов наблюдения: двое людей с одной стороны, трое – через дорогу, и «переднее наблюдение», маячащее где‑то невдалеке перед ним.
Но парадокс состоял в том, что, хотя сегодня утром он тщательно соблюдал всю предписанную правилами процедуру, какое‑то другое, его внутреннее " я " сознавало, что он тратит время попусту: он знал, что на Востоке любой круглоглазый европеец мог жить все время в одном и том же квартале и даже не подозревать, что за каждым его шагом ведется неусыпное наблюдение. На каждом углу любой многолюдной улицы, по которой он проходил, стояли поодиночке и группками мужчины, старательно занимающиеся ничегонеделанием в ожидании чего‑то, просто убивая время или бесцельно глазея на прохожих. Попрошайка вдруг потянулся и зевнул; мальчик‑инвалид, чистильщик обуви, ринулся к ботинкам Джерри, когда тот проходил мимо, промахнулся и от досады щелкнул щетками друг о друга. Зловещего вида старуха, продающая порнографические открытки с европейскими и азиатскими девушками, приложив руку ко рту, что‑то прокричала вверх – кому‑то, кого не было видно за бамбуковыми лесами, окружавшими здание. Хотя мысленно Джерри всех их примечал и старался запомнить, он и сегодня точно так же не мог отличить их друг от друга, как и тогда, когда впервые приехал на Восток.