Это, разумеется, происходило в те времена, когда мои сестры еще не начали меня ненавидеть.
Позже был более мрачный стишок:
One's joy, two's grief,
Three's marriage, four' a death. [27]
Ответом была «сорока». Мы видели, как четыре птицы уселись на крышу во время пикника на лужайке, и сестры заставили меня выучить эти строчки наизусть перед тем, как подпустили меня к моей порции клубники.
Тогда я еще не знала, что такое смерть, но от этого стишка у меня появились ночные кошмары. Полагаю, что именно эти короткие строки, которые я выучила в раннем детстве, приучили меня разгадывать загадки. Недавно я пришла к выводу, что детские стишки-загадки — базовая форма детективной истории. Это тайна, избавленная от всего, за исключением существенных фактов. Возьмите вот эту, например:
As I was going to St. Ives,
I met a man with seven wives.
Each wife has seven sacks
Each sack has seven cats
Each cat has seven kits.
Kits, cats, sacks, wives
How many were going to St. Ives? [28]
Обычный ответ был, разумеется, «один». Но когда ты начинаешь думать об этом, понимаешь, что здесь кроется что-то намного большее. Если, например, случится так, что рассказчик стихотворения обгонит человека со странствующим зверинцем, действительное количество — включая мешки — достигнет почти трех тысяч!
Все зависит от того, как вы смотрите на вещи.
Миссис Мюллет пила чай у окна. Я угостилась стимулирующим пищеварение печеньем.
— Хромцы, — приступила я, нырнув с головой. — Вы сказали, что они пустят мою кровь на колбасу. Почему?
— Держитесь от них подальше, мисс, я вам уже говорила.
— Я думала, что они исчезли?
— Они ничем не отличаются от других людей. Так что их не узнаешь, если кто-то не скажет.
— Но как я могу держаться от них подальше, если я не знаю, кто они?
Миссис Мюллет понизила голос и оглянулась через оба плеча.
— Вот эта Маунтджой, к примеру. Бог знает, что творится у нее на кухне.
— Тильда Маунтджой? Из Ивового особняка?
Я не могла поверить в свое везение!
— Та самая. Ну да, не далее чем сегодня утром я видела ее в Канаве — она в Изгороди шла, как пить дать. Они до сих пор ходят туда делать кое-что с водой — отравлять ее, насколько я знаю.
— Но постойте, — заметила я. — Мисс Маунтджой не может быть из хромцов, она ведь посещает Святого Танкреда.
— Чтобы шпионить, скорее всего! — фыркнула миссис Мюллет. — Она сказала моей подруге миссис Уоллер, что это из-за органа. У хромцов ведь нет органов, видишь ли. «Люблю звук хорошего органа», — сказала она миссис Уоллет, а та передала мне. Тильда Маунтджой родилась и воспитана как хромец, так же как и ее родители. Это в крови. Не важно, в какие коллекционные тарелки она вкладывает свои шестипенсовики, она хромец с головы до пят, ты уж мне поверь.
— Вы видели ее в Канаве? — уточнила я, мысленно делая заметки с сумасшедшей скоростью.
— Собственными глазами. С тех пор как миссис Ингльби угодила в беду, мне приходится все ноги стаптывать ради яиц. Аж к Роулингам ходить, хотя я должна сказать, что их желтки лучше, чем у Ингльби. Уж не знаю почему. Естественно, если уж я дошла туда, нет смысла брести кружным путем назад, не так ли? Так что я иду по Канаве, несу яйца и все такое и срезаю дорогу через Изгороди. Тут-то я ее и увидала, прямо около булловских костров, там она и была, на расстоянии броска камнем впереди меня.
— Она с вами заговорила?
— Нет, моя девочка.
— Она с вами заговорила?
— Нет, моя девочка. Как только я увидела, кто там, я отступила назад, села на берег реки и сняла туфлю. Сделала вид, что камешек попал.
По-видимому, миссис М. шла в том же направлении, что и мисс Маунтджой и вот-вот бы обогнала ее — в точности как тот человек из стишка о Сент-Ивсе.
— Отлично! — сказала я, хлопая руками от возбуждения и удивленно качая головой. — Что за суперидея!
— Не говорите «супер», дорогуша. Вы знаете, что полковник это не любит.
Я сделала жест, как будто застегиваю молнию на губах.
— О-о е-е?
— Простите, дорогуша. Не понимаю, что вы говорите.
Я расстегнула молнию.
— Кто еще? Другие хромцы, имею в виду?
— Ну, не стоило бы мне говорить, но, к примеру, этот Реджи Петтибоун. Его жена тоже. Думает, она фифа такая, в Женском институте и всякое такое.
— У ее мужа антикварная лавка?
Мисс Мюллет мрачно кивнула головой, и я поняла, что она снова переживает утрату стола из «Арми энд нейви».
— Благодарю вас, миссис М., — сказала я. — Я думаю над написанием исследования по истории Букшоу. Упомяну вас в сносках.
Миссис Мюллет поправила волосы указательным пальцем, пока я шла к кухонной двери.
— Держитесь от них подальше, помните.
— Мы закрыты, — произнес надтреснутый металлический голос, я резко обернулась и увидела необычного маленького человечка с выражением неодобрения на лице.
Он был похож на ручку зонтика, вырезанную в форме попугая: крючковатый нос, белые волосы, плотно прилегающие и кудрявые, словно напудренный парик, и красные, будто нарисованные круги на щеках. Лицо было белым как мел и губы слишком алыми.
Он так нетвердо стоял на крошечных ногах, тревожно покачиваясь вперед-назад, что у меня возникло ощущение, будто он вот-вот упадет с насеста.
— Мы закрыты, — повторил он. — Вам следует прийти в другой раз.
— Мистер Петтибоун? — уточнила я, протягивая руку. — Я Флавия де Люс из Букшоу.
У него не было особого выбора.
— Приятно познакомиться, — сказал он, беря два моих пальца в миниатюрный кулачок и слабо пожимая их. — Но мы закрыты.
— Это все мой отец, видите ли, — продолжила я, запыхавшись. — Сегодня его день рождения, и мы хотели — мои сестры и я — сделать ему сюрприз. Он очень интересовался чем-то в вашем магазине, и мы надеялись… Простите, что я так поздно, мистер Петтибоун, но я сворачивала бинты в больнице Святого Джона…
Я позволила своей нижней губе слегка задрожать.