В груде барахла, которое Аманда вывалила на стол, мелькнул брелок Дре. Я почувствовал то, что Бубба любит называть «возмущением в Силе». Это настолько сбило меня с толку, что я чуть не задал Аманде прямой вопрос, но Кенни переключил мое внимание на себя, постучав дробовиком по стене:
– Опусти пистолет, Патрик. Я серьезно.
Я посмотрел на Аманду, посмотрел на младенца, пристегнутого к ее груди и прикованного наручниками к ее запястью. С момента надевания второй пары наручников Клер не издала ни звука. Она просто глядела на Аманду. Если допустить, что она обладала сознанием, я бы назвал ее взгляд восхищенным.
– Меня тоже нервирует пистолет, – прошептала Аманда. – И я не вижу, какая нам от него сейчас польза.
Я поставил пистолет на предохранитель и поднял руку. Пистолет болтался у меня на большом пальце.
– Хелен, забери у него пистолет.
Хелен подошла, и я отдал ей пистолет. Она с трудом пропихнула его к себе в сумочку. Хелен смотрела мимо меня, на Клер.
– Какая хорошенькая. – Хелен обернулась через плечо и взглянула на Кенни. – Ты только посмотри, Кен. У нее мои глаза.
Несколько секунд все молчали.
– Как это вышло, – сказал Кенни, – что тебе разрешено голосовать и водить машину?
– Это потому, – гордо сказала Хелен, – что мы живем в Америке.
Кенни на миг зажмурился, а потом снова открыл глаза.
– Можно мне ее потрогать? – спросила Хелен у Аманды.
– Я бы предпочла, чтобы ты этого не делала.
Хелен протянула руку и потрепала Клер по щеке.
Клер заплакала.
– Отлично, – сказал Кенни. – Теперь будем всю дорогу до Бостона слушать, как она воет.
Аманда сказала:
– Хелен?
– Да?
– Можешь оказать мне услугу и взять пакет с памперсами и термос с молочной смесью?
– А что вы со мной собираетесь делать? – спросил я Кенни. – Привяжете к креслу или пристрелите?
Кенни удивленно уставился на меня:
– Ни то ни другое. Русские сказали привезти всех троих. – Он растопырил три пальца. – Они платят по весу.
Единственный в городской черте Бостона трейлерный парк располагался на границе Уэст‑Роксбери и Дедэма, втиснутый между рестораном и автосалоном, на отрезке Первого шоссе, застроенном зданиями промышленного или торгового назначения. После десятилетий отчаянных схваток с девелоперами и владельцами автосалона маленький отважный трейлерный парк сумел‑таки выжить, пусть его и отжали к самой реке Чарльз, медленно несущей свои грязно‑коричневые воды. Я всегда с симпатией относился к обитателям трейлеров, гордясь их выносливостью и умением противостоять раковой опухоли магазинов и лавок, постепенно захватывающей город. Если бы когда‑нибудь в будущем, проезжая этим районом, я обнаружил на месте трейлеров «Макдоналдс» или «Аутбэк», думаю, у меня разбилось бы сердце. С другой стороны, вряд ли меня решились бы прикончить в «Макдоналдсе», – а вот поручиться, что я не испущу свой последний вздох в трейлерном парке, было труднее.
Кенни свернул с Первого шоссе на грунтовку и взял курс на восток, направляясь к реке. Как выяснилось, он все еще злился на меня из‑за «хаммера». Полпути он только об этом и говорил. Как копы отправили его тачку на штрафную стоянку в Южном Бостоне, как отказывались верить, что машину у него угнали, как грозили, что вернут его за решетку досиживать срок, если узнают, что он в то утро был поблизости от расстрелянного автомобиля. Но больше всего он расстраивался потому, что любил эту машину.
– Во‑первых, – сказал я, – не представляю, как можно любить«хаммер».
– Иди в жопу. Я его любил.
– Во‑вторых, – сказал я, – что ты на меня баллон катишь? Я твою тачку не трогал. Это Ефим ее расколошматил.
– Но это ты ее угнал.
– Я же не нарочно ее под пули подставил. Я просто хотел узнать, куда они везут Софи. А Ефим взял и изрешетил эту твою уродскую колымагу.
– Она не уродская.
– Она страшнее атомной войны, – сказала Аманда.
– Машина выглядит придурковато, – поделился своим мнением Тадео, – но ты, Кен, настоящий мужик, так что никто бы не принял тебя в ней за гомика.
Хелен погладила Кенни по руке:
– Милый, я эту машину обожаю.
– Да заткнитесь вы все, – сказал Кенни. – Уж будьте добры.
Последние сорок минут мы ехали в молчании. Кенни вел «шевроле‑субурбан» выпуска конца 1990‑х с пробегом примерно вполовину от «хаммера». Примерно вполовину так же глупо эта машина и выглядела. Аманда с ребенком и я сидели сзади. Между нами втиснулся Тадео. Руки мне связали за спиной веревкой. Сидеть два часа в машине со связанными руками было довольно неудобно. Шея у меня затекла, и боль начала распространяться дальше, на плечи и спину. Я подозревал, что она пройдет не раньше чем через несколько дней. Хреново стареть.
Мы свернули с платной автострады и десять миль ехали на юг по 95‑му шоссе. Затем Кенни повернул на восток и проехал еще шесть миль по Сто девятому шоссе, после чего свернул на Первое шоссе и вырулил направо к трейлерному парку.
– Сколько они тебе пообещали? – спросил я у Кенни.
– А сколько стоит моя жизнь? Можешь удвоить цену?
– Нет.
– Я так и думал… Аманда! – Он посмотрел на нее в зеркало заднего вида.
– Чего тебе, Кен?
– Может, тебе это все равно, но я всегда считал, что ты была хорошей девочкой.
– Тогда, Кен, я умру счастливой.
Кенни гоготнул:
– В мое время про таких, как ты, говорили: язык как бритва.
– Да что ты? Вот не думала, что в твое время уже изобрели бритву.
Тадео засмеялся:
– Вот стерва! Ей палец в рот не клади! – Он повернулся к Аманде и добавил: – Это комплимент.
– Не сомневаюсь.
Грунтовка закончилась. Нас встретили деревья и река одинакового светло‑коричневого цвета. Все вокруг – землю, машины, крыши трейлеров, спутниковые тарелки на крышах, жестяные навесы – усыпали припорошенные снегом листья. Небо казалось куском безупречно голубого мрамора. Над рекой низко пролетел ястреб. Трейлеры стояли украшенные венками и гирляндами; на крыше одного из них помещалась целая иллюминированная композиция, представлявшая Санта‑Клауса, по какой‑то загадочной причине ехавшего не в санях, а в гольф‑каре.
Денек выдался холодный, но ясный и солнечный. В такие дни ты готов смириться с тем, что впереди – четыре месяца безжизненной серятины. Прохладный воздух пах яблоками. Кенни остановил «субур‑бан», открыл заднюю дверцу и выволок меня наружу. Моего лица коснулись теплые лучи солнца.
Аманда с ребенком и Тадео выбрались из машины с другой стороны. Мы встали группой около огромного трейлера, припаркованного на берегу реки. Народу не было ни души. Перед соседними трейлерами не виднелось ни одной машины. Должно быть, их обитатели на работе – если только не бегают по магазинам в преддверии Рождества.
Дверь трейлера открылась, и в проеме показался улыбающийся и жующий Ефим. В одной руке он держал сэндвич. За поясом у него был заткнут «спрингфилд» 40‑го калибра.
– Добро пожаловать, друзья! Милости прошу! – Он махнул нам рукой, и мы по одному вошли в трейлер.