Энджи переехала сюда прошлой осенью, через несколько недель после того, как покинула мою квартиру. Ее теперешнее жилье отделяло от моего примерно три мили, но с тем же успехом она могла перебраться на обратную сторону Плутона. Выстроенный компактными кварталами, состоящими из шоколадного цвета каменных домов с вкраплениями красной гальки, Бей‑Вилледж находится между Коламбус‑авеню и Массачусетской платной автострадой. В то время как весь остальной Саут‑Энд становится все более модным местом и в нем как грибы после дождя растут галереи, кофейни и бары в духе голливудского ар‑деко, а жителей, в 70–80‑х спасших этот район от превращения в гетто, все активнее вытесняют дельцы, желающие по дешевке приобрести здесь недвижимость, чтобы уже через месяц продать ее втридорога, Бей‑Вилледж кажется последним оплотом старых добрых дней, когда все знали всех. В полном соответствии с репутацией района, большинство пар, встреченных нами по пути, были однополыми; как минимум две трети из них выгуливали собак, и все как один приветственно махали Энджи, а некоторые останавливались, чтобы перекинуться парой фраз о погоде или поделиться местными слухами. Мне пришло в голову, что здесь действительно еще жив дух добрососедства, давно забытый в других кварталах, где мне приходилось бывать, включая мой собственный. Эти люди были знакомы между собой, и складывалось такое впечатление, что они и в самом деле интересуются делами друг друга. Один парень даже доложил Энджи, что вчера вечером отогнал пару мальчишек от ее машины, и посоветовал ей установить сигнализацию «Лоджек». Возможно, я чего‑то не понимаю, но лично мне казалось, что это и есть самое настоящее воплощение семейных ценностей; как так получается, подумал я, что все эти праведные христиане, укрывшиеся за лживыми фасадами стерильных пригородов, считают себя образцом нравственности, а сами понятия не имеют, кто живет за четыре дома от них.
Я рассказал Энджи все, что успел узнать о последних месяцах жизни Карен Николс; о том, как она стремительно скатилась в пучину пьянства и наркомании; о поддельных письмах, подписанных ее именем и адресованных Коди Фальку; о ее изуродованной машине, которую, по моему твердому убеждению, Коди Фальк не тронул и пальцем; о ее изнасиловании и аресте за проституцию.
– Господи, – сказала она, когда я дошел до изнасилования.
До этого она молчала. Мы прошли через Саут‑Энд, пересекли Хантингтон‑авеню и теперь шагали мимо церковного комплекса «Христианская наука», на территории которого располагались здания с куполообразными кровлями и серебрился пруд.
– Так почему ты интересуешься Дэвидом Веттерау? – спросила Энджи, когда я закончил свой рассказ.
– Это была первая ласточка. С нее у Карен и начались все неприятности.
– Ты думаешь, под машину его толкнули?
Я пожал плечами:
– Обычно, если у тебя есть сорок шесть свидетелей происшествия, никаких сомнений не возникает. Но в тот конкретный день его вообще и близко не должно было быть на том конкретном углу. А если еще вспомнить письма, которые кто‑то посылал Коди… Я практически уверен, что кто‑то задался целью сжить Карен Николс со свету.
– Подтолкнув ее к самоубийству?
– Не обязательно, хотя я и этого не исключаю. Скажем так: пока я думаю, что кто‑то решил разрушить ее жизнь по частям.
Она кивнула. Мы присели на бортике искусственного пруда. Энджи опустила пальцы в воду.
– Веттерау и Рэй Дюпюи основали фирму по прокату и продаже кинооборудования. «Сэллис & Солк» провели для них проверку всего персонала, включая стажеров. Все было в ажуре.
– А что насчет Веттерау?
– Что – Веттерау?
– На него тоже ничего не нашли?
Она взглянула на свое отражение в глади пруда.
– Он нас нанял.
– Но деньгами распоряжался не он.
Он водил «фольксваген», и Карен говорила мне, что они купили «короллу», потому что не могли позволить себе «камри». А Рэй Дюпюи просил, чтобы вы его делового партнера тоже проверили?
Она смотрела на рябь, разбегавшуюся по воде от ее пальцев.
– Ага. – Она кивнула, не отрывая взгляда от пруда. – С Веттерау все оказалось в порядке. В полном.
– Есть у вас в «Сэллис & Солк» кто‑нибудь, кто занимается анализом почерка?
– Ну да. У нас как минимум два специалиста по подделкам, а что?
Я протянул ей два листка с образцами подписи Веттерау: один с «Ф», второй – без.
– Можешь оказать мне услугу? Надо установить, это писал один человек или нет.
Она забрала у меня листки:
– Посмотрю, что можно сделать.
Она подтянула колени к груди, положила на них подбородок и уставилась на меня.
– Что? – спросил я.
– Ничего. Просто смотрю.
– Ну и как тебе вид?
Она повернулась к церкви, давая мне понять, что сегодня никакого флирта в меню не предусмотрено.
Я пнул ногой каменный бортик пруда. Мне стоило немалого труда сдержаться и не высказать все, что занимало мои мысли и чувства в последние несколько месяцев. Но хватило меня ненадолго.
– Эндж, – сказал я. – Что‑то мне совсем хреново.
Она смотрела на меня непонимающе.
– Из‑за Карен Николс?
– Не только. Все вообще как‑то… И работа…
– Что, перестала доставлять удовольствие? – Она улыбнулась.
Я улыбнулся ей в ответ:
– Именно.
Она опустила глаза.
– А кто сказал, что жизнь вообще должна доставлять удовольствие?
– А кто сказал, что нет?
Она снова улыбнулась:
– Ну да, понимаю. Думаешь бросить?
Я пожал плечами. Лет мне не так уж много, но это не навсегда.
– Поломанные кости житья не дают?
– Поломанные жизни, – сказал я.
Она выпрямила колено и снова опустила пальцы в воду.
– Чем же ты тогда займешься?
Я встал и потянулся, чувствуя боль в спине, не отпускавшую меня с тех пор, как я побывал у Коди Фалька.
– Не знаю. Просто я очень… устал.
– А Карен Николс?
Я взглянул на нее. Она сидела на краю пруда с неподвижной водой. Ее кожа медово светилась под летним солнцем, а темные, как всегда, пугающе умные глаза смотрели так, что мое бедное сердце разлетелось в осколки.
– У нее, кроме меня, никого не осталось, – сказал я. – И я хочу доказать, может быть, тому, кто довел ее до смерти, а может, самому себе, что ее жизнь имела ценность. Понимаешь, о чем я?
Она подняла ко мне голову. Лицо ее было нежным и открытым.
– Да, Патрик. Понимаю.
Она стряхнула с ладони капли воды и поднялась на ноги.
– Давай договоримся так.
– Как?
– Если тебе удастся доказать, что к несчастному случаю с Дэвидом Веттерау стоит присмотреться внимательнее, то я подключаюсь к делу. На добровольных началах.
– А что скажут в «Сэллис & Солк»?
Она вздохнула:
– Не знаю. Мне начинает казаться, что на меня там сваливают самые дерьмовые дела. И не потому, что я новенькая. Просто…
Она подняла руку над водой, а потом снова ее уронила.
– Да не важно. Я не так чтобы насмерть там убиваюсь. И могу тебе помочь. Если приспичит, возьму пару дней в счет отпуска. И тогда, возможно, жизнь начнет снова…
– Доставлять удовольствие?
Она улыбнулась:
– Ну да.