Они слишком умны для новичков. Кое‑кто наверняка известен полиции.
– Тогда они в любом случае опоздали. Ты уже мог сообщить. – А зачем им единственный свидетель, который может их опознать?
– Я думаю, лучше нам достать оружие.
– Нет.
– Ты не обидишься, если я тебе кое‑что посоветую?
– Валяй.
– Бейкер и Дельмонт. Подумай о них.
– Я только о них и думаю. Ты не обязан оставаться здесь. Он поставил свой стакан. Так спокойно и аккуратно, словно просто собрался пойти спать. На его мрачном лице уже второй раз за десять минут появилось выражение, которое я не назвал бы воодушевляющим. Затем он поднял свой стакан и ухмыльнулся.
– Ты соображаешь, что говоришь? – сказал он ласковым голосом. – Тебе, видимо, повредили шею, поэтому у тебя нарушено кровоснабжение мозга. Ты же не справишься и с плюшевым медвежонком! Кто, кроме меня, присмотрит за тобой, если эти ребята и в самом деле начнут свои игры?
– Извини, – сказал я. Вообще‑то я так и думал. Я работал с Ханслеттом раз десять за последние десять лет и хорошо знал его, поэтому было глупо с моей стороны говорить такие вещи. Пожалуй, единственное, на что Ханслетт не способен, это бросить вас в минуту опасности. – Ты что‑то говорил о дядюшке?
– Да. Мы знаем, где находится «Нантсвилл». Дядюшка может послать военный корабль следить за ним по радару, если...
– Я знаю только, где он находился. Они подняли якорь, как только я удрал. Так что сейчас он может быть в ста милях отсюда – в любом направлении.
– Но нам известно, как он теперь выглядит.
– Я же сказал, что это не имеет никакого значения. Завтра он будет выглядеть иначе. «Хокомару» из Иокогамы, с зелеными бортами, японским флагом и другими мачтами.
– А воздушная разведка? Мы можем...
– К тому времени, когда будет организована воздушная разведка, понадобится охватить район площадью в двадцать тысяч квадратных миль. Плюс низкая облачность – значит, они будут летать низко под облаками. Это уменьшит радиус видимости на девяносто процентов. Да еще этот дождь... Ни одного шанса из ста, даже из тысячи. А если они обнаружат их локатором, что тогда? Дружеская радиограмма от пилота? Больше он ничего не сможет сделать...
– А флот? С самолета можно вызвать корабли.
– Какие корабли? Из Средиземного моря? Или с Дальнего Востока? У флота очень мало свободных кораблей и нет ни одного в этом районе. Пока хоть какое‑нибудь военное судно появится в поле зрения, пройдет еще одна ночь, и «Нантсвилл» опять будет черт знает где. Но даже если военный корабль настигнет его, что тогда? Потопить его артиллерийским огнем – может быть, с двадцатью пятью членами прежнего экипажа в трюме?
– А абордажная команда?
– Тогда тех же двадцать пять человек выстроят на палубе, приставят им к затылкам пистолеты, и капитан Имри и его головорезы вежливо спросят наших ребят, что они, по их мнению, сделают в следующее мгновение.
– Я пошел надевать пижаму, – сказал Ханслетт устало. У двери он помедлил, оглянулся. – Если «Нантсвилл» ушел, то и его экипаж – новый экипаж – ушел тоже, и у нас не будет сегодня гостей. Ты так не думаешь?
– Нет.
– По правде говоря, я и сам в это не верю...
Они появились в четыре двадцать утра. Они подошли спокойно, соблюдая все правила, в строго официальном стиле. Они были на борту почти сорок минут, и до тех пор, пока они не отчалили, я все еще не был уверен, они это или нет. Ханслетт пришел в мою маленькую каюту, находящуюся в носовой части по правому борту, включил свет и растолкал меня.
– Вставай, – сказал он громко. – Ну давай же! Вставай!
Я не спал. Я не сомкнул глаз с той минуты, как лег. Я застонал, затем открыл якобы затуманенные сном глаза. Но за спиной Ханслетта никого не было.
– Что это? Тебе чего? – Молчание. – Что за черт! Ведь еще только пятый час.
– Ты еще спрашиваешь у меня, что произошло! – сказал Ханслетт раздраженно. – Полиция. Они уже на борту. Говорят, что дело срочное.
– Полиция? Ты сказал – полиция?
– Ну да. Вставай немедленно, они ждут.
– Полиция? На борту нашего судна? Что за...
– О боже! Сколько ты еще выпил, после того, как я пошел спать? Полиция. Их двое, и с ними два таможенника. Они говорят, очень срочное дело.
– Шли бы они лучше к дьяволу со своей срочностью! Прямо посреди этой дьявольской ночи! Они что, считают нас переодетыми грабителями почтовых поездов? Ты что, не мог им объяснить, кто мы такие? Ну ладно, ладно, ладно! Я уже иду.
Ханслетт ушел, а секунд через тридцать я последовал за ним в салон. Их было четверо – двое полицейских и два таможенника. Это сборище не показалось мне таким уж мерзким. Старший, высокий и плотный, с загорелым лицом сержант поднялся. Он окинул меня холодным взглядом, посмотрел на пустую бутылку из‑под виски и два грязных стакана на столике, потом снова на меня. Ему явно не нравились богатые яхтсмены, Богатые яхтсмены, которые пьют ночь напролет и встают на рассвете с мутными глазами, со взъерошенными волосами, бледные и с головной болью. Не любил он богатых изнеженных яхтсменов, одетых в шелковые китайские халаты с драконами, с шотландскими шарфами, небрежно обмотанными вокруг шеи. Мне и самому не нравятся такие типы, особенно эти шотландские шарфы, что в таком ходу у яхтсменской братии. Но должен же я был хоть чем‑то скрыть синяки на шее.
– Вы владелец этой яхты, сэр? – спросил сержант. Довольно вежливый голос, принадлежащий несомненно уроженцу западной Шотландии. Большую часть времени от потратил, чтобы выговорить слово «сэр».
– Если вы мне объясните, какое это имеет отношение к вашим чертовым делам, – сказал я неприветливо, – то я, может быть, отвечу, а может быть, и нет. Частное судно – это то же самое, что частный дом, сержант. Вам следовало бы спросить разрешения, прежде чем вваливаться сюда. Или вы не знаете законов?
– Он знает законы, – вставил один из таможенников. Невысокий смуглый тип, гладко выбритый в четыре часа утра, с внушающим доверие голосом. Но выговор не шотландский. – Будьте благоразумны. Сержант ни в чем не виноват. Это мы подняли его с постели три часа назад. Мы ему очень обязаны.
Его я игнорировал. Я разговаривал только с сержантом.
– Сейчас ночь, а мы находимся в удаленной шотландской бухте. Что бы вы чувствовали, если бы четверо неизвестных оказались у вас на борту в столь поздний час? – Я пытался использовать этот шанс, хотя он был слабоват. Если они были те, за кого я их принимал, и если я был тем, за кого они меня принимали, то я не мог такого сказать. Но посторонний сказал бы. – У вас есть удостоверение личности?
– Удостоверение моей личности? – Сержант холодно уставился на меня. – Я не должен предъявлять вам никаких удостоверений. Я сержант Мак‑Дональд. Я служу в полицейском участке Торбея вот уже восемь лет. Можете спросить любого в Торбее. Меня все знают. Если он в самом деле был тем, за кого себя выдавал, то это, видимо, был первый случай в его жизни, когда у него спросили удостоверение личности. Он кивнул на второго полицейского: – Констебль Мак‑Дональд.
– Ваш сын? – Сходство было несомненным. – Лучший способ держать его в руках, не так ли, сержант? – Я не знал, верить им или нет, но чувствовал, что слишком долго разыгрываю из себя разгневанного судовладельца.