В кости и в скорлупе он просверлил много дырочек и сшил все вместе ниткой из кокосового волокна. Рана зажила, и тот человек благополучно жил еще много лет.
Такая операция не была редкостью в то время. Мы, конечно, читали об этом, но совсем иное дело самому обнаружить неопровержимое свидетельство. В старом склепе мы увидели висящие под сводом черепа, оплетенные кокосовым волокном; кругом на полу лежали другие, и на одном из них мы обнаружили шов — след операции!
Этот череп нам разрешили унести с собой.
— Цивилизация, — заявила однажды Лив, — странная причуда. Без нее отлично можно обойтись!
Мы лежали после обеда на травке, отдыхая. Ноги — в журчащем ручейке, голова — в тени пальмы, тело подставлено солнышку.
Гудели жучки, шумел прибой. Прямо в ручье, стоял, удовлетворенно хрюкая, поросенок, то и дело выбегала погреться на солнце ядовито-зеленая ящерица.
В долине тихо, мирно, мягко качаются зеленые кроны, Теи и Момо спят в своем доме.
— Нет, — возразил я, — все-таки у цивилизации много хороших сторон.
— Да, конечно, — ответила Лив, — но они всего-навсего призваны возместить ее же минусы. Скажи, например, кому здесь нужна музыка?
— Это верно, — согласился я, — ручей журчит, и птицы щебечут, и…
— Нет, я не про то, — перебила Лив, — не про звуки, а про то настроение, которое они создают. Здесь сама природа переполняет всю душу!
— Так-то оно так, но мы только рады были, когда попали на Хива-Оа, к врачу…
— Вот именно, — подхватила Лив, — а кто занес сюда болезни?
— Ладно, ладно, но ведь теперь поздно говорить об этом. Невозможно всех заставить расстаться с городами.
— Конечно, поздно… Я просто так…
Мы поднялись и стали купаться в ручье. Набрав воды в горсть, я напился; блестящие чистые капли падали с ладони вниз.
— Погляди-ка, Лив, — сказал я, — до чего вода красивая.
Лив рассмеялась.
— Сидя в ванне, ты об этом не задумывался! Все-таки портит нас цивилизация, вынуждает прятаться в скорлупу. Шум, гам, гонка — если все воспринимать, лопнешь от впечатлений!
— Ну и хватит об этом, — ответил я, стоя под струями маленького водопада, — зато сейчас нам хорошо!
Так проходили дни. Простая, счастливая жизнь, приволье… Мышцы постоянно в работе, душа открыта впечатлениям. Мы совершенно не были связаны с большим миром. Даже подумать о нем было как-то странно. Когда мы рассказывали Теи Тетуа про самолеты, то удивлялись не меньше его. Мир техники был чем-то огромным, даже страшным. Точно мы попали сюда с другой планеты.
Однажды, рубя дрова в лесу, я услышал лай; потом показалось несколько полинезийцев. Две семьи пришли из-за гор с запада. Неожиданно нагрянули в гости к Теи Тетуа. Старик был в восторге.
Их заманили сюда рассказы Тиоти, который распространил слух о том, что мы будто бы засыпали Теи Тетуа всевозможными подарками. Впрочем, мы быстро поладили, стали вместе охотиться, вместе ловить рыбу, деля добычу поровну.
Иногда океан бывал настолько спокоен, что мы купались и ловили спрутов. Островитяне ели их сырыми. Нарочно, чтобы подразнить нас, они жевали живых спрутов, которые обвивали их шеи длинными щупальцами! И они, видя ужас на наших лицах, хохотали до упаду.
Момо любила щекотать нежные пятки Лив. Стоило Лив чуть усмехнуться, как она покатывалась со смеху. У самой Момо кожа на пятках была толстая, и девочка безболезненно могла срезать ее целыми слоями. От этакого зрелища Лив испуганно визжала — на радость и потеху островитянам.
Вечерами мы пели возле костра древние песни, которым нас обучил Теи Тетуа, слушали его рассказы.
Словом, в долине Уиа царила настоящая идиллия. Увы, недолго… Видя, что первые две семьи не возвращаются, за ними следом потянулись через горы и другие. Старику Теи приходилось трудно: гости особым прилежанием не отличались, а требовали от хозяина, чтобы он о них заботился. Они бессовестно посмеивались над глупым дедом, который из кожи вон лез, чтобы всех накормить.
И стало здесь так же шумно, как было в Омоа… Варили апельсиновое пиво, и даже малыши напивались допьяна. Момо тоже. Хуже всех вел себя метис по имени Наполеон. Выпив, он терял рассудок. Он уже забил до смерти двух жен, а теперь ухаживал за вдовушкой Хакаева, которая перебралась в Уиа, похоронив мужа. Она заплатила отцу Викторину четыреста франков, чтобы тот своими молитвами открыл покойнику ворота в царство небесное, и была теперь свободна.
Ночью, когда мы спали, нашу хижину начали навещать воры. И нам уже не нравилось в долине Уиа. А тут еще случилось то, чего мы меньше всего ждали: новые пришельцы восстановили против нас Теи Тетуа. Вдруг он потребовал с нас деньги за пользование участком, за фрукты, за все, что мы получили и что он еще только собирался нам дать. Подарки его больше не устраивали— ему нужны только деньги!
Помню день, когда мы сидели на лесенке нашей хижины и внезапно заметили на горизонте дымок. Пароход! Первый с тех самых пор, как мы покинули Таити,
Прежде я не верил тому, что потерпевшие кораблекрушение, попав, подобно Робинзону Крузо, на тропический островок, ежедневно всматриваются в просторы океана, ожидая, когда же появится корабль-спаситель! И вот мы сами не можем оторвать глаз от дымка вдали. Появились мачты, труба, нос…
Приближается!
Наконец мы видим весь пароход. Идет к нам! На нем люди из нашего собственного мира. Стоят на палубе, любуясь чудесным островком, живописной долиной среди могучих гор. Так же, как ими любовались мы, когда подходили к Таити.
Наверно, они видят в бинокль нашу лачугу. И, наверное, приняли ее за жилье островитян, потому что корабль прошел мимо, повернул в сторону Таити…
И мы опять одни — без друзей.
На следующий день один из полинезийцев собрался по делам через горы в Омоа. Мы попросили его захватить письмо. Он отказался. Предложили хорошее вознаграждение — не взял.
Как-то ночью Лив проснулась от болезненного укуса. Держась за ногу, она кричала, что в ее постели кишат какие-то твари. Я сразу понял, в чем дело: тварь была только одна — тысяченожка.
При свете луны мы долго ее искали между пальмовыми листьями, но чудовище исчезло.
Выдавили на ранку лимон: лимонный сок успокаивает боль и нейтрализует яд. На следующий день Лив жаловалась только на то, что нога плохо сгибается. Как только взошло солнце, мы продолжили поиски и нашли в своем ложе желтую гадину. Немного позже я убил в хижине еще одну тысяченожку, а третья улизнула.
После этого терпение наше лопнуло, и мы уговорили одного островитянина провести нас через горы на западную сторону.
Как раз в это время в долине Уиа произошло великое событие: полудикая свинья родила шестерых близнецов— обаятельных крошек с длинными рыльцами, крохотными копытцами и жесткой щетиной. Один из них был рыжий с кокетливыми черными пятнышками и весело закрученным хвостиком. И Лив не устояла. Она усыновила поросеночка, дав ему имя Маи-маи, что в переводе означает "поросюшечка".
Рано утром мы собрались в путь, Лив привела своего Маи-маи на веревочке из луба борао. Решила везти любимчика в Норвегию.
— Ты с ума сошла, — ужаснулся я. — Пока мы доедем домой, он вырастет, разжиреет и будет пугать всех пассажиров.
Но Лив непоколебимо стояла на своем. Я попросил нашего проводника нести поросеночка, но он отказался наотрез. Придется тащить самому…
И вот мы шагаем вверх по долине. Маи-маи визжит и брыкается как бешеный. Я нес его на руках, нес на спине, нес за пазухой — визжит да и только.