Мисс Вордсворт была осторожной. Женщина, говорила она, задумана как «помощница Адама» и должна заниматься «изящными мелочами». Гертруда неохотно согласилась на обучение изящному почерку и «умению закрывать и открывать двери». С другой стороны, она повсюду разъезжала на велосипеде и входила в любой круг, согласный ее принять. Она плавала, гребла, играла в хоккей и на сцене, танцевала и выступала на диспутах, но все равно ей приходилось тратить драгоценные часы на работу с иголкой. Гертруда быстро научилась сопоставлять необычайную свободу, в которой была воспитана, с поведением, принятым в более широком мире. «Я сегодня собираюсь на званый чай у Мэри, познакомиться с одним ее родственником, который заодно директор “Веллингтона”. Она так несчастна, потому что мисс Вордсворт объявила, что лучше будет принять его в общей гостиной! А это и вполовину не так хорошо, как чай у себя в комнате…» Ее комната была довольно невзрачна, но вскоре кровать и пол оказались усеяны привычной мешаниной из книг и бумаг. Гертруда попросила Флоренс сказать садовнику, чтобы передал ей на поезде горшок с подснежниками.
Присутствие дам повергало университет в печаль. Он не давал женщинам полного членства до 1919 года, а Кембридж и потом еще отказывался. Почти все студенты в те времена считали университет чем-то вроде объединения чисто мужских клубов, дающих прекрасные знакомства для будущей карьеры в армии, парламенте, в церкви империи. Женщины в этом никак не участвовали, как и в проведении досуга: пьянство, игра, скачки – или погоня за прекрасным полом. Мужское общество управлялось мужчинами и было создано для мужчин, а присутствие женщин противоречило самим его основам, озадачивало, будто сестры и матери приехали в университет и мешают вести себя так, как положено мужчинам в отсутствие женщин.
Это был век, когда даже ножки рояля драпировали, чтобы не казались слишком провокационными. Мысль, что женщины – низшие существа, была неотделима от преподавания в Оксфорде. Чтобы девушка получила разрешение на посещение лекций и сдачу определенных экзаменов, нужно было отдельное прошение. «Перегрузка [женских] мозгов, – писал философ того времени Герберт Спенсер, – приведет к дефициту репродуктивной способности». «Низшей перед нами сотворил тебя Господь, и низшей перед нами останешься ты до конца времен», – гремел с кафедры Нью-Колледж-Чепел декан Джон Бергон. Когда один из тьюторов, мистер Брайт, заставил женщин в аудитории сесть к нему спиной, у Гертруды затряслись плечи. Почти сразу захихикали все три девушки, и вскоре все они неудержимо смеялись. Но это, сообщила Гертруда отцу в письме, была проблема мистера Брайта, а не ее.
Она работала ежедневно по семь часов, но домой писала:
«Объем работы безнадежен. Вот на прошлой неделе я должна была прочесть биографию Ричарда Третьего, еще одну биографию Генриха Восьмого в двух томах и все ту же историю Хэллама и Грина от Эдуарда Четвертого до Эдуарда Шестого, третий том Стаббса, 6 или 7 лекций мистера Лоджа, просмотреть несколько лекций мистера Кэмпиона за прошлый семестр и несколько лекций мистера Брайта, и наконец – написать 6 эссе для мистера Хассела. Вот я и спрашиваю: это возможно?»
И вот Гертруда, одетая в свободное черное платье, развевающееся вокруг шнурованных ботинок, надвинув шапку с кисточками на собранные в пучок волосы, в колонне по два шла вместе с прочими студентками ЛМХ через Юниверсити-парк к Баллиол-колледжу на первую лекцию по истории. В аудитории находились две сотни парней, занявших все скамьи. С поразительной антикуртуазностью они остались сидеть и отказались двинуться с места. Девушек провели наверх к платформе, где стояли стулья рядом с кафедрой преподавателя. В конце лекции мистер Лодж повернулся к студенткам и спросил с невыносимо снисходительным видом: «Ну-с, что юные леди сегодня усвоили?» Блеснули зеленые глаза, и Гертруда громко отрапортовала: «Вряд ли что-нибудь новое.
В конце лекции мистер Лодж повернулся к студенткам и спросил с невыносимо снисходительным видом: «Ну-с, что юные леди сегодня усвоили?» Блеснули зеленые глаза, и Гертруда громко отрапортовала: «Вряд ли что-нибудь новое. Мне кажется, вы ничего не добавили к тому, что написано в вашей книге».
Раздался громовой смех, и атмосфера, наверное, слегка разрядилась.
Уверенность в себе у Гертруды была необычайная. Однажды посреди устного экзамена она затеяла с профессором спор относительно местоположения одного немецкого города: «Простите, но он на правом берегу. Я там была, и я знаю».
В другой раз она обидела выдающегося историка, профессора С. Р. Гардинера, перебив его рассуждения: «Боюсь, что должна дистанцироваться от вашей оценки Карла Первого». Мисс Вордсворт вздрогнула, когда ей это пересказали. «Да тот ли это человек, которого захочется иметь возле своей постели, если заболеешь?» Но в планы Гертруды не входило играть роль сиделки. Она отработала заключительные экзамены в два года вместо обычных трех, назвала сами экзамены «восхитительными» и прямо после них пошла играть в теннис. Потом она поехала в Лондон покупать изумрудное шелковое платье для бала в День поминовения и вернулась в огромной соломенной шляпе, украшенной махровыми розами. Вскоре ей сообщили, что она блестяще заняла первое место.
Диплом первого класса – вершина интеллектуальной квалификации. Хорошее второе место дается за прилежание в трудном освоении знания и за детальные ответы на вопросы экзаменатора. Студент первого класса должен уметь выходить за рамки принятых на сегодня теорий и исследовать новые горизонты знания, без колебаний бросая вызов самым изощренным в данном вопросе умам. Гертруда была первой женщиной, получившей диплом первого класса по современной истории – оценка выдающихся качеств ее ума.
Есть лимерик тех времен (автор неизвестен), который мог бы быть написан о Гертруде кем-то из знавших ее студентов.
Гертруда считала себя деятельной, а жена одного из ее тьюторов – «чопорной». На этом этапе и в этом возрасте можно найти в ее характере параллели с литературной героиней Э. М. Форстера Люси Ханичерч из романа «Комната с видом» (напечатан в 1908 году). Гертруда нетерпима, видит себя восхитительно не похоже на других и полна возвышенных идеалов. Она любит общество мужчин, и у нее уже возникла привычка, которая останется на всю жизнь, воспринимать их жен как «зануд». С другой стороны, на их оживление и увлеченность она смотрит так скептически, будто ей пятьдесят, а не девятнадцать. «В гостинице вместе с нами собрался один кружок читателей из Оксфорда… судя по шуму, который они поднимают, чтению они уделяют очень мало внимания».
Женщины, которых Гертруда встречала в Оксфорде, были куда больше ей по вкусу, чем ее прежние соученицы, хотя одна из новых подруг, Эдит Лэнгридж, пришла из Куинс-колледжа, как и она сама. Ей нравилась Мэри Талбот, племянница директора колледжа Кеббл, но ее лучшей подругой стала Джанет Хогарт. Брату Джанет, археологу и арабисту Дэвиду Хогарту, также предстояло сыграть существенную роль в ее жизни. Джанет рисует проницательный портрет девятнадцатилетней Гертруды:
«На мой взгляд, другого столь блистательного создания среди нас не было. Невероятно живая во всем, с неисчерпаемой энергией, блестящим жизнелюбием, неограниченной жадностью к работе, к разговору, к игре. Она всегда была странной смесью зрелости и детскости, взрослая в своих суждениях о делах и людях, подобная ребенку в решительности убеждений и вся погруженная в свою цельную веру в отца и мир живого интеллекта, в котором была взращена».
Но более всего освещает для нас душу Гертруды Флоренс, та милейшая женщина, которой было доверено необычайное и разумное дитя – Гертруда, которая нарушила собственные правила и сделала так, что ее падчерица получила образование наравне с мужчинами.