— Эллочка повторяет это несколько раз и добавляет: — И никто не может его отсюда найти, и никто не может его отсюда увидеть!
Бабушка поддерживает Анночку за спину, поворачивает к нам голову. У неё спокойное, но строгое лицо, это так непривычно, и говорит Эллочке:
— Я думаю, что кто-то не может видеть, а кто-то и может! — И отворачивается к окну.
Элка хватает меня за руку и тащит в нашу комнату. Мы садимся на её «атаманку». Молчим.
— Я ничего не понимаю, — говорю, — просто можно обалдеть!
— Да уж, — говорит Элка, — но что-то здесь не так! А что, не знаю, — добавляет она мрачно. Спрошу потом у Бабушки, думаю. И говорю Элке:
— Ты «иждивенок» смотрела?
— Нет, — радуется Элка, — пошли посмотрим!
Мы идём в столовую. Папа сидит за своим письменным столом, что-то делает, Мамочка вынула много посуды из буфета — разглядывает её, а мы проходим в их «спальню», она между буфетом и роялем. У стены, как и раньше, их кровать, по другой стенке, рядом с кроватью, туалет, он очень красивый! Между туалетом и роялем стоит этажерка с нотами, и на её последней, самой высокой полке стоят «иждивенки» и чья-то фотография. «Иждивенки» стали ещё красивее — это две небольшие фарфоровые девушки, сидят рядом, держат один кувшин, а из него как будто льётся вода. Они сидят как будто на камне, а вода из кувшина льётся как будто в небольшой пруд. Очень, очень красиво, а до войны я этого не понимала! Элке, по-моему, тоже очень нравится.
Приходит Анночка и говорит:
— Ой, какие красивые тарелки!
Мамочка даёт ей посмотреть одну тарелку и просит Эллочку помочь ей разобрать посуду. Я бегу на кухню. Бабушка моет кастрюльки. Я сразу спрашиваю у неё:
— Бабушка, скажи, пожалуйста, ну как отсюда, из Москвы, можно Свердловск увидеть?
Бабушка улыбается и говорит:
— Деточка, Анночка уехала из этой квартиры в два с половиной года. Она её не помнит, здесь всё для неё чужое. А помнит она Свердловск — маленькую комнату с сундуком, маленький деревянный стол, скамейку и две табуретки — вот где пока её родной дом! И она скучает по нему, — заканчивает Бабушка.
— Скучает?! — Я так поражена, что ничего не могу сообразить, очень расстраиваюсь и боюсь спросить про главное: что же будет дальше?
— Не расстраивайся, деточка, — смеётся Бабушка, — к хорошему очень быстро привыкают, через три-четыре дня она забудет Свердловск, нет… она потом будет его помнить, но просто эта квартира станет её родным домом — она полюбит её!
— Как хорошо! — говорю я тихо.
Бабушка гладит меня по голове и говорит:
— Теперь всё будет хорошо, потому что мы вернулись домой!
Москва — Ленинград
Сегодня после обеда мы прибирались в своей комнате. Я так рада всем игрушкам, так их хорошо помню или сразу вспоминаю, а Элкин танк даже к груди прижала: ух, думаю, какой он красивый!
Мы долго прибирались, хорошо все прибрали, и я говорю:
— Пошли гулять — надо двор обсмотреть!
Эллочка говорит:
— У нас с Мамой дела.
— Ладно, — говорю, — мы тогда с Анкой пойдём. — Кричу: — Мамочка, мы с Анкой гулять пойдём!
— Гуляйте, — кричит Мамочка из столовой.
Анночка берёт свое любимое ведро для песка, совок, и мы идём гулять.
Двор мне очень понравился — я его сразу вспомнила, он значительно лучше и больше, чем в Свердловске, тут можно в любые игры играть. Выбежали на Мещанскую — какая красивая улица! Это наша улица! Мы долго стоим на тротуаре, смотрим, как едут троллейбусы, машины.
Выбежали на Мещанскую — какая красивая улица! Это наша улица! Мы долго стоим на тротуаре, смотрим, как едут троллейбусы, машины. Потом Анночка идёт в песочницу, а я сразу познакомилась с двумя девочками, Леной и Инной, обе хорошо бегают и хорошо в мяч играют. Я говорю: «Давайте ещё двоих найдём и в «салочки» поиграем». Нашли, уговорили и стали в «салочки» играть. Хорошо поиграли, правда, водили почти всё время эти новенькие — бегать совсем не умеют, хоть и большие. А я так люблю бегать, но всё равно в песочницу посматриваю, как там Анка? Ей хорошо, очень много куличей налепила и с какой-то девочкой там смеётся. Вдруг я очень хочу есть, говорю девочкам: «Как мы хорошо поиграли! Нам сейчас домой пора, завтра поиграем?» Девочки говорят: «Поиграем!»
Мы в столовой сидим за нашим столом, ужинаем, только Папы нет. Мамочка говорит, что он работает на нескольких работах и поэтому поздно приходит домой. На столе всё так красиво, что у меня даже сердце как-то громче стучит, и я не понимаю — почему?! Ведь на столе всё, как было до войны: у всех по две тарелки, подставка для ножа и вилки, с другой стороны кольцо, а в него засунута белая твёрдая салфетка. Это ведь так здорово! Но почему у меня в груди что-то не так? Почему мне кажется, что это не совсем правильно, хотя и очень красиво?!
— Ну как вам двор понравился? — спрашивает Мамочка.
— Очень. — Мы с Анночкой прямо хором говорим.
— Во что играли? — спрашивает Мамочка.
— Анка куличи лепила, а я с девочками в «салочки» играла, — говорю.
— Значит, вы тут в «салочки» играете! — Мамочка говорит задумчиво, смотрит непонятно куда, а потом так неожиданно, как будто она дразнится: — А вот мы, в Ленинграде, всегда играли в «пятнашки»!
— А как в них играть? — Мне очень интересно. — Какие там правила? — спрашиваю.
— Такие же, как в «салочках»! — И мне опять кажется, что Мамочка немножко дразнится. Я ничего не понимаю, смотрю на Элку, она нахмурилась и спрашивает:
— Это что, одна игра, только названия разные?
— Да, — отвечает Мамочка, — это одна и та же игра, но в Ленинграде она называется «пятнашки», а в Москве — «салочки».
И тут я сразу понимаю, что Мамочке «салочки» очень не нравятся! Почему? Я не знаю, как спросить, и спрашиваю тогда немножко про другое:
— Мамочка, а во что вы в Ленинграде играли? Мамочка смотрит на буфет, на вазы — они очень красивые, на буфете стоят, — а потом говорит:
— Ну, я думаю, почти в те же игры… — Она задумывается, мы молчим, потом она вдруг спрашивает: — Девочки, когда вы рисуете, чем вы стираете то, что вам не нравится или надо поправить?
— Ластиком, — говорим хором.
— А мы, — говорит Мамочка, — в Ленинграде стирали это резинкой! Мы в Ленинграде, — продолжает Мамочка, — говорим «что», а в Москве говорят «што», мы говорим «булочная», а в Москве говорят — «булошная»! И тут я понимаю, как надо спросить то, что я хочу узнать.
— Мамочка, — спрашиваю, — ты любишь Москву?
— Я Ленинград люблю! — отвечает Мамочка.
— А Москву… ты любишь? — спрашиваю опять.
— Я ещё к Москве не привыкла… и не успела её полюбить. — У Мамочки очень серьёзное, даже немножко строгое лицо.
— Как, почему не привыкла? — спрашивает вдруг Элка ещё быстрее меня.