Цыганские песни мадам Марии Николаевны заполняли летнюю ночь тоской, ритм гитар и глубина ее контральто всегда оказывали воздействие на Локарта. «Теперь все это возвращается ко мне, – писал он, – как любое переживание, которое не может повториться». Помимо него и Муры на той вечеринке присутствовали пять человек. Именинник – молодой Тэмплин был одним из них. Вторым был Хикс, вернувшийся из своей долгой поездки в Сибирь, с еще одним помощником Локарта по имени Джордж Лингнер. Денис Гарстин, как всегда, добавлял веселья, и капитан Джордж Хилл – агент SIS тоже был здесь, выделив для вечеринки время из своей шпионской жизни.
Они постепенно пьянели и по очереди выходили наружу под липы, чтобы освежить голову. Только Локарт оставался на своем месте, погруженный в музыку, вместе с Мурой, у которой была сильная сопротивляемость алкоголю, и она могла выпить столько, что крепкие мужчины от такой дозы были уже без памяти, а у нее лишь немного заплетался язык.
Локарт уговорил мадам Марию Николаевну повторить несколько раз один романс, который назывался «Я не могу тебя забыть» и был, по его словам, «созвучен буре в моей душе», «пульсирующей мольбой желания и страсти», о мужчине, который имел репутацию неверного волокиты, но был покорен одной женщиной: «…но отчего других я забываю и не могу одну тебя забыть».
После вечеринки в ранние предрассветные часы они с Мурой сели в автомобиль и направились на Воробьевы горы. С лесистых склонов открывался захватывающий вид на город. Двое влюбленных смотрели, как восходит солнце, разливая яркий свет на шпили Кремля и блестящие купола. Оглядываясь на прошлое, Локарт увидел в этом предвестие жестокого, уже просачивающегося возмездия, которое скоро начнет затапливать город.
Любовь могла либо поддержать их в эти ужасные времена, либо уничтожить. Одно было наверняка: Мура будет делать все, что придется, лишь бы выжить. В этом отношении она не изменилась. Сложности ее нежных чувств к Локарту были мелкими по сравнению с противоречиями в другой деятельности, в которую она оказывалась втянутой.
Нигде и никогда не было записано, когда они впервые обратились к ней. История также умалчивает, какой именно они нашли к ней подход или кто был ответственным. Также неизвестно, какие приманки ей были предложены – или какие высказаны угрозы. Все, что выплыло на свет – и то лишь для горстки людей, – это то, что Мура начала шпионить за Локартом и его коллегами по поручению ЧК.
Слухи, которые поползли позже, были неточными. В них не говорилось о том, что слежка за Локартом была лишь небольшой частью того, что она делала. Никто, по-видимому, и не подозревал, что человеком, который инструктировал и подготавливал ее для шпионской работы и проложил путь, приведший ее в ЧК, был сам Локарт.
В те недели весны и лета он был еще больше озабочен положением своей миссии: его беспокоила политика большевиков, место Германии в ней и многочисленные противоречивые направления деятельности Великобритании в России. Будет ли военное вторжение, тайная подрывная деятельность или дипломатия?
Он был настолько озабочен, что Мура, вернувшись в Петроград, начала переживать, что он не любит ее так сильно, как она его. Она все сделала бы для него и очень хотела быть с ним рядом. Она хотела «счастья, мира, любви, работы» и сетовала на судьбу и «тысячу и одну преграду, которая встает между мной и всем этим». «Я хочу, чтобы ты приходил ко мне, – писала она, – когда ты устал, говорил мне, когда тебе нужна моя помощь… и я хочу быть твоей возлюбленной, когда ты хочешь страсти». Но на тот момент все, что они могли сделать, – это ждать, надеяться и ловить моменты, которые можно было провести вместе: «И ты поймешь, действительно ли любишь меня».
Возможно, эта неопределенность и заставила ее раздвинуть границы того, что она была готова для него сделать.
Возможно, эта неопределенность и заставила ее раздвинуть границы того, что она была готова для него сделать.
Все началось со сплетен. Ее письма, страницы которых лучились любовью, заполнили обрывки информации и слухов о прибывающих и отъезжающих сотрудниках других британских миссий в России. Они ей были хорошо известны – лично и по работе. Генерал Фредерик Пуль, который направлялся в Архангельск с британским военным отрядом неопределенной численности и неопределенного назначения, беспокоил больше всего. Мура предупредила Локарта, что ходят слухи, будто Пуль «приезжает с большими полномочиями» и, возможно, возглавит все английские операции и склонит всех к военной интервенции. Но Мура неясно добавила, что если будет нужно дискредитировать Пуля и его миссию, «то нет ничего проще, чем разоблачить его». Он был «с евреями», завуалированно сказала она. Как служащая Хью Лича, она кое-что знала о закулисных финансовых делишках, в которых участвовали несколько высокопоставленных английских офицеров русского происхождения. Их цель состояла в том, чтобы оказывать финансовую помощь антибольшевистским белым войскам и мешать реализации банковских интересов немцев в России. Но по уклончивому поведению Лича можно было предположить, что, возможно, имеет место незаконное присвоение денежных средств; если так, то Мура была тем человеком, который должен был это разнюхать. Лич уже бежал однажды в Мурманск и вот вернулся.
Она смогла уверить своего любимого, что Френсис Кроуми и Ле Паж верны ему (что отчасти она приписала себе) и шеф SIS Эрнст Бойс о нем высокого мнения. Но были проблемы. Кроуми сильно встревожил ее, когда однажды отвел в сторонку и тихо спросил: «Вы ведь дружны с Локартом и не желаете ему вреда?»
Вздрогнув, она ответила: «Конечно нет. Зачем мне это?»
«Тогда не ездите больше в Москву, – сказал Кроуми. – Это может навредить ему, у него в Москве много давних врагов».
Она в письме спросила Локарта, что могли значить слова Кроуми. «Я совсем этого не понимаю, но, разумеется, у меня в каком-то смысле психология страуса». На самом деле ее психология была совершенно противоположна «страусиной», но Кроуми встревожил ее. Было ясно, что он имеет в виду завистливых дипломатов и бизнесменов, которых возмущал молодой выскочка с его пробольшевистской политикой и которые могли воспользоваться случаем подпортить его репутацию.
Была и еще одна тучка на Мурином горизонте, которая приняла облик грубовато-добродушного усатого полковника Кадберта Торнхилла – офицера SIS, который приехал, чтобы заниматься разведкой в миссии генерала Пуля на севере. Он бывал раньше в Петрограде – в посольстве Великобритании в 1915 г. По причинам, которые Мура не называла, ей не нравился Торнхилл, и она ему не доверяла. По-видимому, это чувство было взаимным, хотя она опять-таки не уточняла причин. «Он мне подозрителен во всех смыслах, – писала она Локарту. – Если он приедет сюда и заподозрит, что между нами что-то есть, да и даже без этого – наверняка постарается очернить меня в твоих глазах». Возможно, дело было в каком-нибудь давнишнем слухе времен «мадам Б.» с ее салоном. Ее беспокоило, что Локарт может поверить чему-то, что ему мог бы рассказать Торнхилл. «Может быть, ты не поверишь, – размышляла она, – но это разбудит в тебе сомнения – и нет ничего иного, что бы я заслуживала меньше всего». Она быстро уверила его в том, что Торнхилл – раздражительный человек, который не ладит с людьми. Это было правдой; между ним и генералом Ноксом, безусловно, существовали трения, и у него были напряженные отношения с сэром Мэнсфилдом Смитом Каммингом – начальником SIS. По словам Муры, Торнхилл и Пуль недолюбливали друг друга, что могло навлечь беду на миссию в Архангельске, какой бы она ни оказалась.