Они сооружают ангар из досок, базу для снаряжения и возводят металлическую мачту, которая — вот она, стоит перед нами, гордая, мнит себя творением Эффеля, коричневая от ржавчины, трехногая, 34-метровая красавица.
Еще одну мачту, изготовленную в Риме, пришлось забросить в Осло — уж больно хотелось норвежцам посмотреть, на чем полетит их кумир. Третью башню построили русские в Гатчине под Ленинградом — по дороге от Рима до Шпицбергена.
Амундсен уже стоял на берегу залива Королей и напряженно всматривался вдаль, ожидая, когда на горизонте появится дирижабль «Норвегия». Внезапно к пирсу, где теперь покачивался наш «Ноордерлихт», пришвартовалось американское судно. И прямо перед носом Амундсена бравый пилот Ричард Бэрд, на славу профинансированный Рокфеллером и Фордом, принялся распаковывать трехмоторный «Фоккер». Сначала Бэрд с механиком не торопились, но, заслышав о приближении «Норвегии», ускорили приготовления — поставили самолет на лыжи и начали пробные вылеты.
Могу себе представить, как это нервировало Амундсена, хотя маэстро не подавал виду.
В ночь с восьмого на девятое мая, пока причалившая к мачте «Норвегия» готовилась к эпохальному событию в истории освоения Арктики, Ричард Бэрд поспешно стартовал к полюсу.
Амундсен, Умберто Нобиле и Элсуорт сидели у себя в домике за обеденным столом, когда старший моторист Чечони принес весть о возвращении «Фоккера». Все вышли приветствовать двух авиаторов. Американцы возвратились через пятнадцать с половиной часов — раньше намеченного срока, поэтому фотографы еще не подготовились к съемке. Пришлось для них повторить сцену приземления с объятиями и поцелуями Амундсена и Бэрда — ко всеобщему веселью.
Сперва они не говорили, покорили они полюс или не покорили, потом сказали, что сами не знают — может, и покорили, а на другой день дружно в один голос давай утверждать, что покорили. Но им никто не поверил: по всем расчетам, если бы «Фоккер» и впрямь достиг полюса, он вернулся бы двумя часами позже.
— Надо было им сразу сказать: были, но очень быстро гнали, — предложил Леня, когда Андрей у подножия легендарной причальной мачты рассказал нам эту историю. — Семь часов туда, семь обратно и час на полюсе.
— Не могли где-то полетать два часа, покружить над соседним островом, — говорит Миша, на ходу придумывая сюжет новой пьесы. — Или присели бы, выпили «Джона Уокера», выкурили по сигаре. А потом обнимались бы с Амундсеном под камерами журналистов.
— А куда они все летели-то, в каком направлении? — спрашиваю, чтоб знать, по крайней мере, где Северный полюс.
— Да туда! — Андрей махнул рукой в сторону залива.
Запах воды, ветерком веет тем же самым, что девяносто лет назад, крик прибрежных куличков… И вдруг мы увидели, как по ржавой металлической лестнице медленно поднимаются темные силуэты. Сначала они мерцали в холодном воздухе, потом четко проявились на фоне голубого неба, полные жизни, зримые. Это был экипаж дирижабля «Норвегия» — Руаль Амундсен, Рисер-Ларсен, Чечони, Умберто Нобиле, Алессандрини, Мальмгрен, Омдаль, Помелла, всего шестнадцать человек. А дирижабль огромным серебристым облаком висел в воздухе, зачаленный штормовыми поясами.
— Отпускай! — Итальянский офицер по команде разомкнул замок сцепления.
— Трави! — Канат медленно заскользил вверх.
— Руби концы! — Рабочий-итальянец ловко перерезал трос.
Свободный от пут, без рывков и без крена дирижабль взмыл над причальной мачтой и стал набирать высоту.
Семьдесят шесть часов длился этот фантастический непрерывный полет над Полярным морем и Беринговым проливом. Крутым круглым лбом воздушный корабль таранил снегопады, густые тучи, дождевые облака, встречал неутихающий ветер штормовой, тяжелея, покрываясь толстой коркой льда, плыл, словно айсберг в тумане, преодолевая последние северные широты.
Крутым круглым лбом воздушный корабль таранил снегопады, густые тучи, дождевые облака, встречал неутихающий ветер штормовой, тяжелея, покрываясь толстой коркой льда, плыл, словно айсберг в тумане, преодолевая последние северные широты.
Три дня и три ночи командир Нобиле не смыкал глаз, стоя за штурвалом. Все остальные тоже следили за работой двигателей и за магнитной стрелкой компаса, по движению тени дирижабля высчитывали скорость полета, измеряли высоту солнца, составляли метеокарты…
Чего стоили бессонные, бессменные вахты мотористов и рулевого высоты. Когда летели низко над землей, проглоченные туманом, Рисер-Ларсен, высунувшись в иллюминатор, предупреждал о выраставших впереди холмах, порой только жестом успевая показать: «Рулить наверх!!!»
Алессандрини сквозь узкую дверь то и дело выбирался наружу, на нос корабля, карабкаясь по стальной лестнице, рискуя сорваться, скользил по ледяному панцирю — взглянуть, хорошо ли закрыты клапаны газа, не оледенели винты?
Часами ремонтировали моторы. Лед нарастал на проводах, солнечном компасе, ледяные глыбы от винта бомбардировали борта гондолы, рвали обшивку, и какой-нибудь шальной снаряд мог в любую минуту пробить стенку газовой камеры, что привело бы к аварийной потере водорода.
В щелях выл ветер, как будто сам архангел Гавриил несся над полярной шапкой рядом с белым от снега и льда дирижаблем и трубил в обледенелую трубу. Кто-то закричал, что явственно слышит фабричный гудок, — видимо, они пролетают над фабрикой, кто-то увидел внизу кавалькаду кавалеристов, кто-то — залежи голубого мрамора: от усталости у экипажа начались галлюцинации.
Пролетая над полюсом, отправили радиограммы, которые извещали мир, что на полюс сброшены три флага. После чего радио на борту замолчало. Оно так и не ожило до конца путешествия: еще трое суток человечество пребывало в тревоге за судьбу экспедиции.
«ГДЕ «НОРВЕГИЯ»???» — кричали набранные крупным шрифтом заголовки газет всей Земли.
А Великий Путешественник в водолазных гетрах, ботинках с зеленой подкладкой и красно-белых перчатках восседал в обтянутом кожей дюралюминиевом кресле и, попивая кофе, глядел в иллюминатор на полностью неисследованное — да что там! — невиданное пространство между полюсом и Аляской, столь же неведомое, как скрытая сторона луны, более неизвестное, чем ближайшие планеты, стараясь обнаружить если не новый континент, не обширный архипелаг, то хотя бы какой-нибудь клочок суши, чтобы подарить ей свое имя.
Но никаких признаков земли, ничего, кроме бледного холодного солнца, ледяного безмолвия, нагромождения торосов, снежных насыпей и борозд, проложенных ветрами, только скованное льдом Полярное море, и Амундсен был первым, кто пересекал его.
Командир вел «Норвегию» точно по курсу в Ном, маленький поселок на побережье Аляски. Там их ждали. Но корабль настолько отяжелел, что решили сразу идти на посадку, завидев первый встречный поселок эскимосов.
Без причальной мачты, без обученного персонала внизу командир Нобиле виртуозно опустил дирижабль с небес на землю. Это отмечали потом в своих книгах и Амундсен, и Элсуорт, и все участники экспедиции. После таких экстремальных походов только ленивый полярный исследователь (что само по себе звучит парадоксально) не публиковал книгу или арктические дневники.
Первая трансполярная воздушная эпопея завершилась не просто благополучно, а по-настоящему счастливо. Все были целы и невредимы. Аэростат привязали к деревянному столбу, спустили газ, уложили на бок и оставили на Аляске. Возможно, там и сейчас покоятся останки «Норвегии», у подножия ледника: изогнутый винт, куски металлических тросов, изъеденная временем и ветрами рубка управления, в кабине — дюралюминиевый скелет кресла и разбитый термос, из которого пил кофе сам Руаль Амундсен, обозревая колоссальное белое пятно на карте мира.
А гибель его — последний трагический акт пьесы «Король Руаль Полярный» — будто написан Габриэле Д’Аннунцио, который мечтал в конце жизни, чтобы его доставили на дирижабле на Северный полюс: «Высадите меня там, внизу, — он просил, — такой человек, как я, не может умереть и лежать в гробу, я должен исчезнуть в тайне, овеянный легендой, я превращусь в ось земли!.