Накачанный валерьянкой, Леня держался десять минут. Пока Андрей высаживал на берег наблюдателей, Тишков мало-помалу заводился, набирал обороты и в считаные минуты достиг такого перевозбуждения, что наплевал на свои обещания, схватил аккумулятор — Миша еле успел подскочить, вцепиться с другой стороны, — и они потаранили его, как реактивные, к едва проступающей в туманной дали развалюхе.
И вот — на фоне островерхих гор, по берегу изрезанного волнами фьорда движется процессия из фильма Феллини: впереди на полусогнутых чешет Леня с аккумулятором, не видя и не слыша ничего, кроме своих необузданных фантазий, с ним в цуге — мужественный драматург Михаил Дурненков. За ними мы с Волковым, едва поспевая, тащим Луну на электропроводе.
Я — рвала и метала: хотя бы два раза в неделю этот гусь-гуменник выполнял упражнения с гантелями, начиная с умеренных нагрузок, постепенно увеличивал вес, наращивал мышечную массу, очищал пищеварительный тракт, провел бы курс профилактики заболеваний предстательной железы — тогда бы и тягал автомобильные батареи!
Андрей — ружье на плече, вполне благодушный, однако нельзя терять бдительность: голодные медведи прячутся повсюду. Каких-то несколько месяцев назад на этом тихом бережке белый медведь убил, оттащил в сторонку и съел австрийского туриста.
А уж за нами — пританцовывая, в прекрасном расположении духа следовали наши попутчики, готовые безудержно всем восхищаться. Лишь на песке под черной скалой зажглась Луна и осветила кладбище китобоев, а по воде до самого «Ноордерлихта» побежала золотая дорожка, послышалось:
— Ах, лавли, эмейзинг, марвелос, бьютифул, перфект, найс, брильянт, маджик, фантастик…
Они летели на огонь, как мотыльки из мглы Шпицбергена. Пока Леонид не крикнул им сердито — на русском языке:
— Стоп! Стоп! Стоп! Ну-ка никому сюда не ходить! И ничего не топтать! Это будет такое необитаемое место, где еще не ступала нога человека!!!
Не знаю, что они там поняли из его тирады, но остановились испуганно и замерли.
Тишков примеривался, искал ту единственную точку отсчета, чтобы в кадр вошла вся панорама фьорда Магдалены — белоснежные пики со звездами на глади вод, маленький кораблик вдали, прибрежные мели, поломанные ветром кресты, бугры земли и доски опустевших гробов, Луна, присевшая на камни, выступающие из воды, — луды, и востроносые кулички, снующие по лунным бликам.
Один глаз у него дальнозоркий, другой близорукий, каждый видит что-то свое, особенное, объективную картину с таким зрением отобразить невозможно, не помогут никакие оптические приборы, только третий глаз выручает Леню, реликтовая шишковидная железа между бровями, которая у него на редкость распахнутая, пышет жаром и светится в темноте.
И когда он сверхчеловеческим усилием воли настроил фокус и приготовился сделать снимок, предназначенный потрясти этот мир, мне, как ни прискорбно, в соответствии с предварительной договоренностью, пробил час приниматься за обещанный скандал.
К неописуемому изумлению наших спутников я подошла к горящей Луне с нацеленным на нее объективом фотоаппарата и с мрачной решимостью истоптала «мак-бутами» все это его «необитаемое место».
Так люди пришли посмотреть лирическую мелодраму, а попали на шекспировскую трагедию.
— Ты что наделала? — возопил он, глядя на меня испепеляющим взглядом. — Ты зачем истоптала?
Обычно Леня тих, кроток и чист, но тут он до того обиделся и разозлился, наверное, мог и плюнуть, и сказать ядовитые слова, я не знаю, что было бы, если б не вмешался Миша.
— Лень, — он сказал ему, — не расстраивайся. Скажешь — это следы Виллема Баренца.
Вернувшись на шхуну, Леня привязал пеньковыми тросами Луну, взял бутылку вина и спустился в капитанскую рубку — поблагодарить за помощь Теда и Андрея.
Спуск на воду «зодиака» и высадка десанта в ночи были чисто дружеским жестом со стороны капитанов.
Остальные угощались чипсами, попкорном и веселились в кают-компании — мне было видно в оранжевые иллюминаторы, как они болтали и смеялись. Кто виски брал в баре, кто коньяк, кто джин или вино — и аккуратно ставили галочки. «Дринк» отмечаешь, или «ботл». А в конце путешествия аккордно оплачиваешь выпивку.
Только я совсем одна стояла на палубе у бортика, свесив голову в своем башлыке.
Когда Леня едет куда-нибудь, он всегда меня спрашивает:
— Ну, чего тебе привезти?
Я всегда отвечаю:
— Башлык и бушлат, — почему-то мне кажется, что в крутой моряцкой экипировке я достойней держусь на плаву.
Я глядела на воду и представляла, как они сидят — настоящие мужики после трудового дня, любуются лунным небом с настоящей Луной и калякают. Не помню, может, я плакала или пела, объятая тьмой. Вдруг меня кто-то еще обнял, кроме тьмы.
— Марин, — послышался голос Лени, — а ты будешь в своем романе описывать похороны Ленина?
— Что ты! — ответила я. — Разве мне осилить такую многофигурную композицию?
— Тут надо так! — Он сказал. — Мороз, все люди идут, и над каждым — облако пара изо рта. И только у одного нет пара изо рта — над телом Ленина кристальная пустота. Как у меня в стихотворении: Облачком пара душа отошла…
— Беру! — сказала я, утирая слезы.
Мы обнялись и пошли ночевать в нашу каморку.
— А все-таки, — сказал Леня, паря в вышине, — все-таки, знаешь, Марин, — послышался надо мною глас небесный, — если меня пригласят с Луной на Луну, — бормотал он, уже засыпая, — я тебя обязательно оставлю дома.
Глава 21
«А это Дзига Вертов!..»
На другой день, уже при свете солнца мы высадились опять на тот же берег и обнаружили тянущуюся на песке цепочку таких огромных вмятин косолапых — полметра в диаметре, не меньше, и еще дымящуюся, пять минут назад наваленную кучу.
— Это кто, мамонт? — пришли в ужас мы.
— Обычный полярный медведь, — сказал Андрей, нащупывая на поясе ракетницу в кобуре. — Здоровый самец! Идет, как все равно крюками загребает. У него и удар — сокрушительный хук сбоку. Надеюсь, на всех подействовало?
Мы давай выяснять — не организовал ли вышеописанную композицию сам Волков, дабы придать веса своим бесчисленным опасениям?
Но Волков, с винтовкой на одном плече и рацией на другом, ответил, что он тут всё организовал, однако советует держаться к нему поближе.
— Андрей, а ты хорошо стреляешь? — встревожился, наконец, DJ Спуки.
— Be sure! — ответил Волков — дескать, не сомневайся.
— Значит, сколько раз увидишь, столько убьешь?
— Последовательность обычно такая, — терпеливо объяснял Андрей. — Сначала палишь из ракетницы. Не помогло — в ружье у меня два дула, одно заряжено резиновой пулей: мол, отвали. А если уж явная агрессия со стороны медведя — тогда стреляем по-настоящему. Но убийства пытаемся избежать, пока он кого-нибудь не сцапает. Тут на двоих полярный медведь напал, — рассказывал Волков. — Хотели пройти вокруг Шпицбергена на каяках. Вечером высадились, поставили палатку и оба легли спать. А ночью пришел медведь, одного прихватил и вытащил. У другого шок, но все равно парень молодец, сумел собраться, схватил ружье и убил медведя. Потом они долго были в больнице — одному медведь скальп подснял, но ему повезло — череп и позвоночник целые, его зашили и выписали.