Такие ученики даже не предоставляют школе справку о своей успеваемости». Она посмотрела мне прямо в глаза. «Те, кто считает, что так себя нельзя вести, поднимите руку», – сказала она.
Все, кроме меня, подняли руки.
«Так, я вижу, что одна ученица несогласна. Давай-ка объяснись», – попросила меня учительница.
Я сидела на втором ряду с конца. Все сидящие передо мной ученики повернулись в мою сторону и уставились на меня.
«Недостаточно информации для того, чтобы прийти к такому выводу», – ответила я.
«Ах, вот как? – сказала мисс Капаросси. – Вот так у вас говорят в больших городах наподобие Финикса?» В ее устах название города прозвучало, как «Фииииникс». С издевкой в голосе учительница продолжила: «Недостаточно информации для того, чтобы прийти к этому выводу».
Весь класс взорвался от хохота.
Я почувствовала резкую и острую боль между лопатками. Я обернулась и увидела, что на последнем ряду сидит та самая черная девочка, которую я заметила перед школой. В ее руках был остро отточенный карандаш, которым она меня только что уколола, а на лице презрительная улыбка.
На улице в воздухе висел туман. Я поплотнее закуталась в пальто. Ко мне подошли три девочки во главе с той, которая уколола меня карандашом. За ними подошли другие, и я оказалась окруженной.
«Ты думаешь, что ты лучше нас?» – спросила черная девочка с миндальными глазами.
«Нет, – ответила я, – я думаю, что все одинаковые».
«Значит, ты думаешь, что ты такая же умная, как я?» – спросила девочка и ударила меня. Я не подняла руки, а только плотнее держала их сложенными на груди, и девочка заметила, что на моем пальто нет пуговиц. «Эй, у нее пальто без пуговиц!» – закричала она. Казалось, что этот факт давал ей индульгенцию делать со мной все, что угодно. Девочка ударила меня в грудь, и я упала. Я попыталась встать, но девочки принялись меня пинать. Я закатилась в лужу и пыталась отбиваться ногами и руками. Остальные ученики окружили нас плотным кольцом для того, чтобы учителя не видели, что происходит.
«Все было в порядке», – лаконично сказала я. У меня не было желания выслушивать очередную мамину лекцию о силе позитивного мышления.
«Вот видите? – сказала мама. – Я же вам говорила, что одноклассники вас хорошо примут».
Брайан и Лори тоже не хотели отвечать на вопрос о том, как прошел их день. Разговор не клеился.
Они называли меня бедной и грязной, и мне было сложно с ними спорить. У меня было всего три платья, купленных в магазинах уцененных товаров. Эти платья я носила так часто, что от стирок они полиняли и износились. И они все равно были грязными от гари и сажи. Эрма разрешала нам мыться только один раз в неделю. Она наливала немного воды в ушат, разогревала ее на плите, и в ней должны были мыться все дети нашей семьи.
Я хотела поговорить с папой о том, что меня бьют, но он не «просыхал» с тех пор, как мы приехали в город. Потом я решила, что, если папа услышит о том, что со мной происходит, он будет скандалить в школе, чем мне совершенно не поможет, поэтому поделилась частью своих проблем с мамой, но не рассказала ей о том, что меня бьют, потому что боялась, что ее вмешательство тоже не сделает мою жизнь лучше. Я сказала ей, что надо мной смеются, потому что мы такие бедные. Мама ответила мне, что быть бедным незазорно. Самый популярный президент страны Линкольн родился в очень бедной семье. Мама заявила, что Мартин Лютер Кинг Младший постыдился бы за поведение трех черных девочек. Хотя я подозревала, что этот аргумент не поможет, я все же попробовала. «Мартину Лютеру Кингу было бы за тебя стыдно!» – закричала я, после чего девчонки засмеялись и сбили меня с ног.
«Мартину Лютеру Кингу было бы за тебя стыдно!» – закричала я, после чего девчонки засмеялись и сбили меня с ног.
Ночью, лежа в кровати Стэнли вместе с Лори, Брайаном и Морин, я придумывала самые разные сценарии мести. Я представляла себе, как я словно папа во времена службы в ВВС в драке побеждаю моих притеснительниц. После школы я тренировала удары и ругательства на поленнице дров в конце улицы. Я не могла понять Динитию. Я заметила, что она может улыбаться тепло и искренне, и поэтому мне хотелось с ней подружиться.
«Не беги туда!» – закричала ему я.
Мальчик и собака услышали мой голос и повернулись в мою сторону. Увидев, что собака отвлеклась, мальчик стремительно бросился к деревьям. Собака кинулась за ним и начала кусать его за ноги.
Я знала, что собаки бывают чумные или дикие и встречаются собаки-убийцы, но они обычно хватают свою жертву за глотку мертвой хваткой. Собака, нападавшая на мальчика, не была ни той, ни другой. Я заметила, что пес хоть и рычит и лает, но не причиняет мальчику серьезного вреда. Он дерет его за штанины, но не за ноги. Я решила, что этого несчастного пса слишком часто шпыняли, и он нашел мальчишку, на котором можно отыграться за невзгоды и несправедливости своей собственной жизни.
Я подняла с земли палку и побежала за ними. «Эй, уходи!» – прокричала я псу. Увидев в моих руках палку, собака заскулила и убежала.
Я осмотрела мальчика. Обе штанины были порваны, но укусов на коже не было. Несмотря на это, мальчик дрожал как осиновый лист, и я предложила отвести его домой. В конце концов, он не смог идти, и мне пришлось нести его на спине. Мальчишка был легкий, как перышко. Он практически ничего не говорил, кроме фраз: «Туда» или «В ту сторону», и то так тихо, что я его едва слышала.
Мы попали в район, где все дома были старыми, но свежевыкрашенными. Некоторые из них были покрашены в яркие цвета, например, в салатовый или фиолетовый. «Туда», – сказал мальчик, показывая на дом с синими наличниками. Перед домом была аккуратно подстриженная лужайка, но она была такой маленькой, словно в доме жили гномы. Я ссадила мальчика на землю, и он стремглав бросился по крыльцу в дом. Я развернулась, чтобы уходить, и заметила, что на другой стороне улицы стоит Динития и с любопытством смотрит на меня.
В ту субботу я выходила из дома одновременно с дядей Стэнли. Дядя так и не получил права и не умел водить, но коллеги его подбирали и довозили до магазина хозтоваров, в котором он работал. Стэнли спросил, не хочу ли я, чтобы меня подбросили. Я сообщила ему адрес, по которому направляюсь, и он нахмурился: «Негритянская слободка? Зачем ты туда собралась?»
Стэнли не захотел просить своего приятеля подбросить меня в тот район, поэтому я пошла пешком. Когда я вернулась, в доме была только Эрма, которая вообще никогда не выходила на улицу. Она помешивала свое бобовое варево на плите и отхлебывала из бутылки самогон.
«Ну, как жизнь в Негритянской слободке?» – спросила она.
Эрма не любила чернокожих и чаще всего называла их нигерами. Ее дом был расположен на Корт-Стрит на самой границе с районом, где жили черные. Эрме очень не нравилось, что черные переселяются в ее район, и она говорила, что они являются причиной кризиса и упадка Уэлча. Она никогда не раздвигала шторы в гостиной, и зачастую было слышно, как черные, идущие по улице в центр города, разговаривают и смеются. «Чертовы черножопые, – бормотала Эрма. – Я вот уже пятнадцать лет из дома не выхожу, потому что не хочу на улице с нигерами встречаться». Мама с папой не разрешали нам использовать слово «нигер», и объясняли, что это слово хуже, чем самое плохое ругательное. Но Эрма была нашей бабушкой, поэтому, когда она его произносила, я никак это не комментировала.
Эрма помешала ложкой свое дьявольское варево.