Я сразу полюбила деловую атмосферу редакции. Телетайпы «выплевывали» ленту с новостями из самых разных уголков мира, а висящие низко над столами яркие флюоресцентные лампы освещали наклонные столы, за которыми мужчины с козырьками из зеленого прозрачного пластика обсуждали тексты статей и стопки фотографий.
Я села за один из столов, по-деловому засунула карандаш за ухо, выпрямила спину и начала вычитывать тексты на предмет ошибок. Несколько лет я помогала маме проверять домашнюю работу ее учеников и наработала хорошие корректорские навыки. Я вносила исправления синим фломастером, который не воспринимала фотокамера, делавшая снимки страниц для печати. Машинистки перепечатывали правленные мной предложения. Я прогоняла эти правленные предложения через специальную машину, которая наносила клей на обратную сторону бумаги, вырезала их и приклеивала на место старых предложений.
Я старалась не выделяться и быть незаметной, но одна из наборщиц – постоянно курящая женщина с сеткой на волосах – меня невзлюбила. Она считала, что я очень грязная. Когда я проходила рядом, она поворачивала голову в мою сторону и громко спрашивала окружающих: «Вы не чувствуете какой-то странный запах?» История с мамой и Люси Роуз повторялась – эта женщина стала распылять в моем направлении освежители и дезинфицирующие средства, а потом пожаловалась на меня главному редактору мистеру Макенфуссу. Главный редактор поговорил с мисс Бивенс, и та сказала мне, что, если я буду чаще мыться, она всегда меня сможет поддерживать. Тогда я снова начала регулярно мыться в дедушкиной квартире, избегая при этом дядю Стэнли.
В Daily News я внимательно наблюдала за работой редакторов и репортеров. В редакции было радио, настроенное на полицейскую волну, и как только проходило сообщение о пожаре или несчастном случае, редактор отправлял на место происшествия репортера. Репортер возвращался и писал статью, которая появлялась на следующее утро в газете. До этого я считала, что все пишущие люди должны быть похожими на маму, которая в полном одиночестве и отрыве от жизни строчит свои романы и пьесы лишь только для того, чтобы время от времени получать вежливое письмо из издания с отказом использовать ее произведение. В отличие от мамы газетные репортеры активно влияли на то, что люди читали и о чем говорили. Репортеры по-настоящему знали, что происходит в этом мире. Я решила, что хочу работать в газете.
После окончания работы я читала новости с телетайпа. Мы никогда не были подписаны на газеты и журналы, поэтому я не имела никакого представления о том, что происходит в мире. Рассказы родителей о том, что все политики – воры, а полицейские – тираны, а все преступники неизбежно попадают за решетку, были очень однобокими и не отражали сложных реальностей жизни. Впервые за все эти годы я начала понимать, что происходит в мире. Окружающая меня действительность начала складываться в единый паззл.
«Расскажите мне о Калифорнии», – попросила нас Морин после того, как раскрыла наш подарок. Она родилась в Калифорнии, но была слишком маленькой для того, чтобы ее помнить. Ей нравились рассказы о земле, где всегда светит солнце, где зимой можно ходить босиком, есть с грядки латук, собирать виноград и спать под звездами, завернувшись в легкое одеяло. Мы говорили ей, что она блондинка, потому что в Калифорнии много золота, а глаза у нее голубые из-за синего океана. «Когда я вырасту, обязательно поеду в Калифорнию», – говорила Морин.
Несмотря на свои мечты о прекрасной Калифорнии, казалось, что Морин лучше всех нас приспособилась к жизни в Уэлче. Она была красива, как сказочная принцесса с длинными белокурыми волосами и огромными голубыми глазами. Морин так много времени проводила в доме своих подружек, что росла будто не в нашей семье. Многие из приглашавших ее к себе домой родителей подружек были пятидесятниками и считали, что мама с папой не выполняют по отношению к ребенку родительских обязанностей и не думают о ее душе.
Они часто брали ее на свои религиозные службы, которые проводились в Йоло.
Под их влиянием Морин росла очень религиозной. Ее несколько раз крестили, и она неоднократно говорила нам, что заново родилась. Однажды она сказала, что дьявол принял форму свернувшейся в обруч змеи (во время служб пятидесятников использовались змеи) и стал за ней катиться, шипеть и требовать ее душу. Брайан сказал маме, что Морин надо держать подальше от сумасшедших пятидесятников, но та заявила, что нам надо уважать все религиозные конфессии: каждая из них ставит целью помочь человеку попасть в рай.
В один прекрасный день в конце учебного года у мамы произошел полный срыв. Она должна была выставлять годовые оценки и писать характеристики учащихся, но все свободное время рисовала. Курс для отстающих по чтению находился под угрозой срыва и мог потерять финансирование, и директор был на маму очень зол. Мама не могла найти в себе силы, чтобы показаться на глаза руководству. Люси Роуз в своем Dart’е некоторое время ждала маму, но потом уехала без нее. Мама лежала в постели, спрятав голову под одеяло, и плакала.
Ни папы, ни Морин не было дома. Брайан стал комично изображать, как мама плачет и страдает, но на сей раз нам не было весело. Брат собрал свои книги и вышел из дома. Лори сидела рядом с мамой, пытаясь ее успокоить. Я стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди.
Мне было сложно поверить в то, что эта 38-летняя женщина, прячущая голову под одеялом и рыдающая как пятилетний ребенок, является моей матерью. Тридцать восемь лет – это не так много, но и не мало, и вполне достаточно для того, чтобы быть ответственной за собственную жизнь. Через двадцать пять лет, подумала я, мне будет столько же, сколько и ей. Я не представляла, как сложится моя жизнь. Я собрала свои учебники, вышла из дома и поклялась в том, что никогда не стану такой, как моя мать, которая рыдает навзрыд в неотапливаемом доме в богом забытой дыре.
Я спускалась вниз по Литтл Хобарт Стрит. Незадолго до этого прошли сильные дожди, и вода с журчанием стекала по спускающимся с горы водостокам. Мутная вода струилась и по асфальтовой дороге, отчего я промочила ботинки и носки. Подошва моего правого ботинка отваливалась и хлюпала при каждом шаге.
Меня догнала Лори, и некоторое время мы шли в полном молчании. «Бедная мама, – сказала, наконец, Лори, – ее жизнь – не сахар».
«Ее жизнь не лучше и не хуже, чем наша», – ответила я.
«Нет, хуже. Потому что она вышла замуж за папу».
«Это был ее собственный выбор, – ответила я. – Ей надо быть с папой тверже, а не истерить без толку. Папе нужна сильная женщина».
«Даже кариатида оказалась бы для папы слишком слабой», – сказала сестра.
«Это кто еще такая?»
«Столб в виде женской фигуры, – ответила Лори. – Они головами поддерживали древнегреческие храмы. Недавно я рассматривала изображение кариатиды на картинке и подумала о том, что у этих женщин была самая тяжелая задача в мире».
Возможность узнать, правильно ли я оценила свои силы, представилась в то лето после окончания школы. Мама уехала на восемь недель в Чарльстон на повышение квалификации для продления своего разрешения на занятие преподавательской деятельностью. Или она выдумала эти курсы в виде предлога? Может быть, она хотела от всех нас отдохнуть? Лори благодаря своим выдающимся оценкам и умению рисовать получила путевку в летний лагерь для одаренных детей. И вот в возрасте тринадцати лет мне хоть и временно, но пришлось стать хозяйкой дома.
Перед отъездом мама оставила двести долларов. По ее словам, этих денег вполне должно было хватить для того, чтобы прокормить Брайана, Морин и меня в течение двух месяцев и оплатить электричество и воду. Получалось, что в неделю мы можем тратить двадцать пять долларов или чуть больше, чем три пятьдесят в день.