— Вам нравится то, что я пишу? — спрашиваю.
— Это не имеет значения, — отвечает он. — Сейчас я задаю вам вопросы, а не наоборот.
— Еще какое имеет значение! Вы не даете закончить мне мысль. Как говорил Конфуций: «Насколько возможно, всегда говори ясно». Давайте следовать этому совету и попытаемся прояснить для всех: вам нравится то, что я пишу?
— Нет, не нравится. Я прочитал всего две книги, и они вызвали у меня отвращение.
— О’кей, тогда можем продолжить.
Теперь позиции ясны. Публика расслабляется, обстановка на сцене электризуется, диалог превращается в настоящий спор — и в результате все, в том числе и Фелтон, довольны результатом.
Пианист в торговом центре
Слоняюсь по торговому центру вместе со знакомой скрипачкой. Урсула, которая родом из Венгрии, сейчас является ведущей солисткой двух всемирно известных филармоний. Вдруг она хватает меня за руку:
— Послушай!
Слушаю. Слышу взрослые голоса, детский гомон, звуки от телевизоров, работающих в отделе бытовой техники, цоканье каблуков по плиткам и музыку — ту, которая исполняется в торговых центрах всего мира.
— Чудесно, не правда ли?
Отвечаю, что не слышу ничего чудесного: музыка как музыка.
— Пианино! — говорит она, и во взгляде ее читается разочарование мною. — Пианист играет чудесно!
— Скорее всего, это запись.
— Не говори глупостей.
Прислушавшись, я соглашаюсь, что музыка живая. Исполняется одна из сонат Шопена. Теперь, когда мой слух настроился на музыку, у меня возникает ощущение, будто ноты растворяют все остальные шумы вокруг. Мы идем по заполненным посетителями коридорам, вдоль магазинов, в витринах которых — как утверждает реклама — выставлено все, что доступно людям (всем, кроме меня да вас). Попадаем на площадку, где множество людей едят за столиками, разговаривая, споря, читая газеты. В таком месте во всех торговых центрах для завлечения публики располагается какая-нибудь достопримечательность.
В данном случае это пианист.
Он исполняет еще две сонаты Шопена, а потом пьесы Шуберта и Моцарта. На вид ему около тридцати; табличка, выставленная сбоку от небольшой сцены, сообщает, что он — известный музыкант из Грузии, одной из бывших советских республик. Наверное, искал работу, стучался в разные двери, но никто не открыл ему — он отчаялся и теперь вынужден играть в этом месте.
Но я не уверен, что все было именно так: его глаза излучают сияние волшебного мира, где родилась исполняемая им музыка; движения его рук передают любовь, одухотворенность, все богатство его души, годы учебы, самозабвенного, упорного труда.
Единственное, что непостижимо уму, это то, что среди присутствующих нет никого — ни одного человека! — кого привело бы сюда желание послушать его. Они пришли, чтобы делать покупки, есть, развлекаться, глазеть на витрины, встречаться с приятелями. Рядом с нами останавливается супружеская пара: они громко о чем-то разговаривают, а потом идут дальше. Пианист не замечает их: он все еще беседует с духом Моцарта. Но он не замечает и того, что на его концерте все-таки присутствуют два человека, один из которых — талантливая скрипачка — слушает его со слезами на глазах.
Мне вспоминается часовня, куда я забрел однажды случайно и где увидел девушку, играющую на скрипке для Господа. Но то была часовня и происходящее в ней имело смысл. Здесь же никто не слышит музыканта. Возможно, не слышит и сам Господь Бог.
Нет, неправда! Бог слышит. Бог — в душе и в руках этого человека, отдающего другим лучшее, что в нем есть, не думая о признании и о выгоде. Он играет так, словно находится на сцене миланской Ла-Скалы или Парижской Оперы.
Потому что такова его судьба, его радость и смысл его жизни.
Меня охватывают беспредельное восхищение и благоговение перед человеком, который в этот момент напоминает мне о самой важной истине: у каждого есть своя легенда, которой он обязан следовать, — и точка! Не имеет значения, как другие относятся к тебе: помогают, ругают, игнорируют, терпят, — ты поступаешь так, потому что это твое предназначение и источник радости на этой земле.
Пианист завершает еще одну пьесу Моцарта и впервые обращает на нас внимание. Он приветствует нас вежливым, едва заметным наклоном головы, мы отвечаем тем же. Через минуту он снова возвращается в свой Рай, и лучше всего оставить его там, не напоминая о существовании этого мира даже робкими аплодисментами. Он — пример для всех нас. Когда нам кажется, что никому не нужно то, что мы делаем, вспомним об этом музыканте: сидя за пианино, он беседует с Богом, а все остальное не имеет для него ни малейшего значения.
По пути на книжную ярмарку в Чикаго
Я летел из Нью-Йорка в Чикаго, где должна была состояться книжная ярмарка, организованная Ассоциацией американских книготорговцев, когда вдруг в проход между креслами вышел юноша:
— Мне нужны двенадцать добровольцев, — объявил он. — Когда мы приземлимся, каждый возьмет одну розу и отнесет, куда я скажу.
Несколько человек подняли руки. Я тоже поднял, но не попал в число избранных.
Несмотря на это, я решил проследовать за группой. Вышли из самолета, и парень указал пальцем на девушку в вестибюле аэропорта О'Харе. Пассажиры один за другим подходили к ней и вручали по розе. После этого парень попросил в присутствии всех ее руки — и она ответила согласием.
Бортпроводник по этому поводу заметил:
— С тех пор как я работаю здесь, это самое романтическое событие в нашем аэропорту.
О палках и правилах
Осенью 2003 года я прогуливался среди ночи по центру Стокгольма и вдруг увидел даму, идущую с лыжными палками в руках. Сначала мне подумалось, что у нее какое-нибудь увечье, но она шла слишком быстро и делала такие ритмические движения, словно передвигалась не по асфальту, а на лыжах по снегу. Вывод напрашивался сам собой: эта дама — сумасшедшая; в здравом уме не станешь изображать движение на лыжах в городе.
На обратном пути в гостиницу я заговорил об увиденном со своим издателем. Он заявил, что с ума сошел я, а не дама: она же просто-напросто занималась упражнением, известным под названием «северная ходьба» («nordic walking»). Он объяснил мне, что при такой ходьбе задействованы почти все мышцы: и ног, и рук, и плеч, и спины.
Для меня ходьба — не только любимое времяпрепровождение (также, как стрельба из лука), но и возможность поразмышлять, обдумать что-либо, полюбоваться окружающими красотами, поговорить с женой. Рассказ моего издателя я нашел любопытным, но не более того.
Но однажды, зайдя в магазин спортивных принадлежностей, чтобы купить детали для стрел, я увидел усовершенствованные палки для горнолыжников — легкие, сделанные из алюминия, раздвигающиеся благодаря телескопическому устройству, вроде того, которое используется в штативах фотоаппаратов, — и сразу вспомнил о так называемой «северной ходьбе»: а почему бы и себе не попробовать? Купил две пары, для себя и для жены. Отрегулировали палки по росту и на следующий день решили опробовать их.
Это было фантастическое открытие! Поднявшись на гору и спустившись с нее, мы убедились, что при таком способе ходьбы в движении действительно участвуют все члены, легче удерживать равновесие и не так сильно устаешь. Расстояние, которое мы преодолели за час, оказалось вдвое длиннее обычного. Я вспомнил, что как-то пытался пройти по высохшему руслу ручья, но пробираться по камням было так трудно, что я вынужден был отказаться от затеи.