Следовало бы скорее винить кассиршу, которая не обратила должного внимания на укус кошки. Но что могли сделать психиатры, когда болезнь уже полностью раскрылась? Пастеровские прививки делать было поздно и, хотя их провели, они не смогли спасти больную.
— Несмотря на диагностический спор, основываясь хотя бы на подозрении, следовало скорее провести профилактические прививки против бешенства.
— Да, пожалуй. А главное, следовало гуманно отнестись к больной. Ведь она все слышала… Должен вам сказать, что и сейчас еще встречаются врачи, которые по одному какому-нибудь признаку и по создавшейся обстановке ищут симуляцию.
— Но ведь симулянты существуют?
— Конечно! Но один признак не есть сумма признаков!
Надо всегда ставить перед собой вопрос: почему человек симулирует? А вдруг он не просто негодяй, а запутавшийся, слабый человек? Может быть, он действительно болен?… Кстати, после смерти кассирши выяснилось, что никакой недостачи у нее не было, так как нашлись потерянные ею оправдательные документы.
Видите, как бывает… когда не больным дорожишь, а больше всего своим апломбом. Вот и вбежит тогда фельдшер и скажет: «Ваше благородие, симулянт скончался!»
Тяжелобольная
Передо мною сидел подтянутый, серьезный, уже немолодой профессор геологии. Лицо его было спокойно, глаза смотрели печально. Он подробно рассказывал о болезни жены, по его словам, чрезвычайно тяжелой и мучительной.
— Это продолжается десять лет, — тихо закончил он рассказ, — и я ничего с ней не могу поделать.
— Дети у вас были? — спросила я.
— Нет, она все годы болела и не хотела иметь детей.
Посетитель встал и, собираясь уходить, сказал:
— Доктор, я хочу вас предупредить… Жена очень чувствительна. Малейшее невнимание к ней повлечет за собой целую бурю. Я прошу вас быть с ней особенно чуткой. Видите ли, мне надо немедленно и на продолжительный срок отправиться на Дальний Восток в геологическую экспедицию. К сожалению, выход один. Везти тяжелобольную в такую даль я не решаюсь. И вот не знаю, как она без меня привыкнет к больничной обстановке.
Я успокоила его, как могла, и он ушел.
Вечером произошло знакомство с новой больной.
Санитарки ввели, почти внесли ее в кабинет и, усадив в кресло, оставили нас вдвоем.
Располневшая, лет пятидесяти, с остатками былой красоты женщина томно откинулась на спинку стула, и я увидела белую, точеную шею.
— Тут… часто комок душит… — больная дотронулась до горла рукой с отлично сделанным маникюром; даже лак на ногтях был особенный — малина с перламутром.
«Вот так тяжелобольная!» — Я заметила ее пышные, слегка подкрашенные хной волосы, искусно подведенные тушью ресницы.
Больная вела себя спокойно, но позы ее были неестественны и явно рассчитаны на эффект. То она сидела расслабленная, едва не падая с кресла, то вдруг, выпрямившись, с мольбой смотрела на меня светлыми, широко раскрытыми глазами и тихим голосом безнадежно говорила:
— Доктор, вы еще так молоды, а я уже столько видела горя! У меня на руках умер ребенок. Я столько перенесла от первого мужа…
Несколько слезинок скатились из-под ее ресниц, оставляя на лице ряд темных полосок.
— У вас на щеке размазалось что-то черное, — не без умысла сказала я, пристально наблюдая больную.
Между полосками расплывшейся туши выступили розовые пятна. Извинившись, больная попросила у меня зеркальце.
— Давно уже я не смотрелась в зеркало. Не до того, знаете, — заметила она вскользь.
Явная ложь вызвала у меня неприятное чувство. Но я знала, что врачу, особенно психиатру, необходимо владеть собой и потому говорила с больной спокойно и сдержанно.
Но я знала, что врачу, особенно психиатру, необходимо владеть собой и потому говорила с больной спокойно и сдержанно.
Каждое слово, каждый жест ее были рассчитаны на зрителя. Произнеся фразу и приняв красивую позу, больная быстро взглядывала на меня, чтобы проверить, какое впечатление она производит. Я не удержалась и спросила, играла ли она когда-нибудь на сцене.
— Почему вдруг у вас возник такой вопрос? — удивилась моя собеседница и рассказала, что в молодости у нее находили большие артистические способности.
— Ах, всему помешала болезнь. Мне так плохо бывает… Как-то я вместе с мужем была в экспедиции и пережила что-то ужасное. Выйду погулять, устану и падаю. Несколько раз студенты мужа приносили меня на руках!
— Вероятно, вы не сдерживались или не могли?
— Как не сдерживалась?! — с обидой выкрикнула больная, считая мой вопрос упреком, и так разволновалась, что успокоить ее уже было невозможно.
Я позвонила. Больная, снова повиснув на руках санитарок, поволокла за собой ноги.
Через двадцать минут у нее произошел истерический припадок: выгибаясь дугой, грудью вперед, она закатывала глаза, выворачивала руки и билась в конвульсиях. Вслед за конвульсиями следовали рыдания и крики. Она кричала, что врач — это изверг, бесчувственный грубиян, а персонал — звери в халатах.
В течение следующего дня у больной было несколько истерических припадков по незначительным поводам. К вечеру она лежала без движения, совсем обессиленная, опухшая от слез. Так было и в течение последующих дней.
Наблюдая эту женщину, я видела, что цель у нее одна — привлечь к себе внимание окружающих. Ради этого она пользовалась любыми средствами. То принимала позу умирающей и, задыхаясь, стонала; то жаловалась на боли в печени, с плачем хватаясь за правый бок; порой с ужасом, разводя руками, шептала, что ослепла и ничего не видит. Когда все ее уловки были раскрыты с помощью всевозможных исследований и анализов, она в знак протеста против «произвола врача» отказалась от пищи. Она не ела два дня. Я было заколебалась, упрекнула себя в излишней строгости. На третью ночь во время дежурства, войдя неожиданно в палату, я застала ее за едой: торопливо и жадно она грызла шоколад и печенье. Я велела дежурной сестре отобрать весь продуктовый запас. Больная долго истерически плакала и после этого начала есть нормально.
— Как вы себя чувствуете? — спросила я ее однажды на Обходе.
— Очень плохо, — жалобно простонала она.
— Многое зависит от вас.
— Если бы я могла, то освободилась бы от болезни без ваших врачебных рассуждений, — заметила больная, и я почувствовала, что она меня ненавидит, как только можно ненавидеть мучителя и тирана.
— Почему вы не ходите? — спросила я.
— У меня болят ноги.
— Давайте, я вас посмотрю…
— Нет, сегодня я не в состоянии.
— Хорошо… Когда вы почувствуете себя лучше, я вас посмотрю.
На следующий день больная с помощью санитарок пришла ко мне в кабинет. Я попросила снять чулки.
— Пожалуйста, помогите, доктор, — и она протянула мне ногу в чулке.
— Пожалуйста, сделайте это сами, — ответила я.
— Санитарка! — позвала жена профессора.
— Не надо! — предупредила я. — Все необходимое для себя вы должны делать сами.
— Это правило для здоровых, а не для больных. Меня всегда одевали и раздевали.
— Ваши руки совершенно здоровы, и вы с успехом можете это сделать сами. Попробуйте.
Охая, она, наконец, стянула чулок, и я увидела холеную небольшую, слегка отечную ногу.
Выслушав сердце, я убедилась, что оно работает хорошо.