Вначале им было очень холодно и твердо, и они беспокойно вертелись, но постепенно теплота их тел согрела тонкие одеяла, и мускулы начали отходить. Эндрюс заснул первым, а Крисфилд еще долго лежал, прислушиваясь к его глубокому дыханию. Лицо его хмурилось. Он думал о человеке, который прошел мимо поезда в Дижоне. Последний раз он видел Андерсона в учебном лагере. Тогда он был еще только капралом. Крисфилд хорошо помнил день, когда Андерсон получил повышение. Это случилось вскоре после того, как Крисфилд замахнулся на него ножом раз ночью в бараках. Какой-то парень как раз вовремя удержал его за руку. Андерсон немного побледнел тогда и отошел. Но с тех пор он никогда не говорил с Крисфилдом ни слова. Лежа с закрытыми глазами, тесно прижавшись к обмякшему, сонному телу Эндрюса, Крисфилд ясно видел перед собой лицо этого человека, брови, сходящиеся на переносице, и челюсть, всегда черноватую от густой бороды или синюю после бритья. Наконец, напряжение его мозга ослабело; минуту он еще думал о женщинах – о белокурой девушке, которую видел из поезда, – но внезапно навалившийся сон одолел его, и все погрузилось в теплую, мягкую черноту; он засыпал, чувствуя только холод с одного бока и теплоту от тела товарища с другого.
Из лагеря доносился шорох и громкое дыхание спящего полка, точно там спало стадо животных. Где-то резко булькал ручей. Они напрягали слух, но не могли различить пушек. Они стояли рядом, глядя вверх на множество звезд.
– Это Орион, – сказал Эндрюс.
– Что?
– Эта куча звезд вон там называется Орионом. Видишь? Говорят, что они похожи на человека с луком, а мне они всегда напоминают молодца, шагающего через небо.
– Ну и звезд же сегодня, правда! Черт, что это?
За темными холмами поднялось и опустилось зарево, напоминающее пламя кузницы.
– Там, должно быть, и есть фронт, – сказал Эндрюс, вздрагивая.
– Уж завтра узнаем.
– Да, завтра вечером мы уже будем кое-что знать о нем, – сказал Эндрюс.
Они стояли некоторое время молча, прислушиваясь к шуму ручья.
– Господи, тишина-то какая! Не может быть, чтобы это был фронт. Понюхай-ка!
– Что это?
– Да как будто яблочным цветом откуда-то потянуло… Черт, давай-ка полезем обратно, пока одеяла не простыли.
Эндрюс все еще смотрел на созвездие, которое он называл Орионом.
Крисфилд потянул его за руку. Они снова поползли в свою палатку, завернулись вместе и немедленно заснули тяжелым сном.
– Послушай, к фронту мы идем, что ли?
– Разрази меня на месте, если я знаю!
– Никакого фронта тут и в помине нет! – Замечания коротко вырывались сквозь тяжелое дыхание.
Колонна отклонилась к краю дороги, чтобы пропустить вереницу грузовиков, ехавших навстречу. Крисфилд чувствовал, как тяжелая грязь обдавала его, когда грузовики один за другим с грохотом проезжали мимо. Он пробовал стереть ее с лица мокрой рукой, но песок оцарапал ему кожу, смягчившуюся от дождя. Он долго и плаксиво бранился вполголоса. Винтовка казалась ему тяжелой, как железный брус.
Они вошли в деревню из оштукатуренных деревянных домов. Через открытые двери виднелись уютные кухни, в которых блестели медные кастрюли, и полы, выложенные чистым красивым кирпичом. Перед некоторыми домам цвели маленькие садики, полные крокусов, гиацинтов и буковых кустов, блестевших темной зеленью на дожде. Они прошли через площадь, вымощенную маленькими желтыми закругленными булыжниками, мимо серой церкви со стрельчатой аркой над папертью и кафе с выведенными над дверьми их названиями. Мужчины и женщины выглядывали из дверей и окон. Колонна заметно замедлила шаг, но продолжала двигаться, а когда дома поредели и стали попадаться по дороге все дальше и дальше друг от друга, надежда солдат на остановку исчезла.
Беспорядочный топот ног по вымощенной камнем дороге оглушал их. Ноги казались свинцовыми, как будто вся тяжесть ранца переместилась с них. Плечи, натертые до мозолей, начинали размягчаться и зудеть от непросыхающего пота. Головы поникли. Глаза каждого были прикованы к каблукам шедшего впереди него человека, поднимавшимся и опускавшимся до бесконечности. Маршировка превратилась для каждого солдата в личную борьбу со своим ранцем, который, казалось, ожил и обратился в какое-то жестокое и сильное существо, стремившееся уничтожить человека.
Дождь прекратился, и небо немного прояснилось; оно начало окрашиваться в бледный желтоватый тон, как будто облака, скрывавшие солнце, сделались прозрачнее. Колонна остановилась у группы ферм, разбросанных вдоль дороги. Люди растянулись во всех направлениях по краям дороги, закрывая яркую, зеленую траву грязным цветом своего обмундирования.
Крисфилд лежал в поле, возле дороги, погрузив свое разгоряченное лицо в мокрые побеги клевера. Кровь 'стучала у него в ушах. Казалось, будто руки и ноги его вросли в землю, и он никогда не будет снова в состоянии двигать ими. Он закрыл глаза. Постепенно по его телу начала прокрадываться холодная дрожь. Он сел и высвободил руки из ремней своего ранца. Кто-то протянул ему папиросу, и он втянул в себя немного едкого приятного дыму.
Эндрюс лежал рядом с ним, положив голову на ранец, и курил. Голубые глаза его странно выделялись на пылающем, красном, обрызганном грязью лице.
– Я почти что выдохся, – сказал Эндрюс.
Крисфилд заворчал. Он жадно накинулся на папиросу. Раздался свисток.
Люди медленно поднимались с земли и строились, сгибаясь под тяжестью своей амуниции. Роты двинулись поодиночке. Крисфилд услышал, как лейтенант говорил сержанту:
– Черт бы побрал эту дурацкую историю! Почему, черт возьми, они не могли послать нас сюда сразу?
– Так мы, значит, не отправляемся на фронт, в конце концов? – сказал сержант.
– Какой там к черту фронт! – ответил лейтенант.
Это был маленький человечек, похожий на жокея, с грубым, красным лицом, которое теперь, когда он сердился, было почти багровым.
– Кажется, они собираются расквартировать нас тут, – сказал кто-то.
Все начали немедленно повторять: «Нас расквартируют тут».
Они долго стояли в строю, ожидая приказаний. Ранцы врезались в их спины и плечи.
Наконец сержант крикнул:
– Ну, тащите свои пожитки наверх!
Наступая друг другу на каблуки, они вскарабкались на темный сеновал, где воздух был густо насыщен ароматом сена и едким запахом коровьего навоза, поднимавшимся снизу, из хлева. По углам лежало немного соломы, и те, кому удалось забраться первыми, разостлали на ней свои одеяла.
Крисфилд и Эндрюс забрались вместе в угол, из которого можно было смотреть вниз, на двор, через дыру, образовавшуюся в том месте, где из крыши выпали черепицы. На пороге дома стояла женщина средних лет, недоверчиво поглядывая на шеренги одетых в хаки солдат, медленно вливавшиеся через все входы в гумно.
К ней подошел офицер с маленькой красной книжкой в руке. Объяснение между ними продвигалось, по-видимому, туго. Офицер сделался очень красным. Эндрюс отдернул голову и расхохотался, с наслаждением перекатываясь по соломе с одного бока на другой. Крисфилд тоже рассмеялся, плохо соображая почему. Над головами они слышали царапанье голубиных лапок по крыше и беспрерывно-тягучее рокотание.
Сквозь запах фермы начал пробиваться жирный запах еды, готовившейся в походной кухне.
– Хоть бы вкусного чего-нибудь дали, – сказал Крисфилд. – Я голоден как волк!
– Я тоже, – сказал Эндрюс.
– Послушай, Энди, ты ведь умеешь немножко болтать по-ихнему, правда?
Эндрюс неопределенно кивнул головой.
– Может быть, нам удастся выпросить яиц или чего-нибудь еще там у этой леди, которая во дворе? Не попробуешь ли ты после обеда?
– Ладно!
Они улеглись на соломе и закрыли глаза.