Сделав над собой усилие, Герберт принялся, как и накануне, задавать вопросы о соседях и общих знакомых. Что сталось с тем-то и тем-то? Помогло. Завязался живой разговор — отец и Артур поставляли хозяйственные сведения, а женщины увлеченно выкладывали рождения, женитьбы и похороны. За этими делами одолели фруктовую запеканку со сливками, яблочный пирог и сыр, и оказалось, что больше никому кусок в глотку не лезет, все насытились до отвала. В ход пошли бутылки с пивом и сидром, а мистер Кенфорд принял из рук хозяйки чашку крепкого чая, одновременно выразив надежду, что остальным не придется раскаиваться в допущенных «излишествах».
— Мы останемся здесь, ладно, отец? — сказала миссис Кенфорд. — А посуду перемоем потом, пока вы, мужчины, будете обговаривать подробности.
— Это как ты скажешь, мать, — ответил мистер Кенфорд. Вид у него стал торжественный и многозначительный. — Пойду принесу бумаги.
Что именно за всем этим последует, Герберт не имел представления, но ясно было, что наступил самый главный момент, а весь вечер и даже весь день служил ему подготовкой.
— Может быть, мне лучше уйти? — испуганно спросила Эдна.
— Нет-нет, Эдна, оставайся, — с улыбкой ответила ей миссис Кенфорд. — Ты ведь тут не чужая. Мы считаем, что ты — член семьи.
Да? Это еще почему? Правда, она двоюродная сестра Филлис, напомнил себе Герберт. Но у Филлис, вполне возможно, уйма двоюродных сестер и братьев, теток и дядьев — и, кстати сказать, отец с матерью — с чего же они вдруг удочерили Эдну? Нет, это ему совсем не нравится. Он обернулся, встретил ее робкий, ласковый взгляд и сразу почувствовал себя последним подлецом, когда ласковая робость в ее взгляде вдруг сменилась чуть ли не отчаянием.
— Ты ведь не против, Герберт? — пугливо шепнула она, потянувшись к его уху, вся до того розовая, сияющая и взволнованная, что на мгновение ему захотелось схватить ее и сжать в объятиях.
— Нет, конечно. Да я и вообще не знаю, о чем речь, — ответил он ей довольно сухо, досадуя на себя за такую реакцию.
Отец уже отодвигал тарелки и бережно располагал перед собой большой нотариального вида конверт. Решительный миг настал.
— Герберт! — громко провозгласил мистер Кенфорд, призывая всеобщее внимание. — Мы рады видеть тебя наконец снова под родным кровом.
— Ну, а как же иначе, отец? — вставила словечко мать.
— Ты выполнял свой долг, — продолжал отец, будто не слыша. — А мы здесь выполняли свой. Нам не в чем себя укорить, а пожалуй что и можно погордиться. Теперь так. Ты небось удивился вчера, что я не завожу с тобой серьезного разговора?
— Да нет, — отозвался было Герберт.
Но мистер Кенфорд, раз заговорив, любил довести речь до конца.
— Ну, да. Я не стал раньше времени объяснять, хотел, чтобы получился приятный сюрприз. Надо было еще выправить сегодня кое-какие бумаги. Для того мы с Артуром и ездили с утра в Лэмбери. И мы сделали все, что наметили, и даже выгоднее, чем предполагалось. Это касается твоего будущего, Герберт. Ты небось сомневался, как мы будем дальше жить в «Четырех вязах», вместе и ты, и Артур. Ну, так вот. Помнишь ферму Джо Эллерби, на полдороге отсюда как ехать в Суонсфорд?
— Еще бы, — ответил Герберт. — Как поживает старый Джо?
— С Джо все кончено. Перенес удар. Да он так и так не мог выращивать зерновые, не под силу ему было. Но сегодня я купил у него ферму со всеми постройками. И туда переберется Артур, как только мы вступим в права…
— Ай, Артур! А ты мне не говорил! — воскликнула Филлис.
Артур ухмылялся.
— Приказ был такой: молчок.
— Приказ был такой: молчок. Отличная ферма, ежели хозяйничать с толком.
— Сейчас речь о Герберте, — строго перебил его отец. — А вы свои дела можете обсудить позже. Ты понял, Герберт, что теперь получается? Артур переселится на ферму Эллерби. Здесь остаешься ты — ну и я, понятное дело, хотя я и Артура буду поддерживать, — но рано или поздно ферма достанется тебе. И не забудь, в наших местах лучше этой фермы нет. Так что вот так.
Все выжидательно, по-доброму смотрели на Герберта. Родные подумали о нем, подумали за него. А он-то! На сердце у него стало тепло, не из-за фермы — мысли о делах, собственности, деньгах еще не лезли в голову, — но его растрогала их забота о его будущем. Он даже не ожидал от них, ну разве что от матери, и как-то не заслужил, ведь он сидел среди них как равнодушный, настороженный чужак. Но теперь, устыдившись, он наконец вздохнул с облегчением, на глаза навернулись слезы: он почувствовал себя своим среди своих.
— Честное слово, отец, это просто замечательно, — пробормотал он, запинаясь. — Я совсем не ожидал… ничего такого… Не успел задуматься на эти темы… Я очень, очень благодарен…
Мать обвела всех торжествующим взором, словно говоря: «Вот видите!»
— Я и не предполагал, что вы можете купить целую ферму, — продолжал Герберт, — тем более такую большую, как у Джо Эллерби. Выходит, у вас тут дела и вправду шли отлично?
— Да, неплохо, — не без самодовольства подтвердил Артур.
Но тут опять взял слово отец:
— Да, мы пожаловаться не можем. Владение это доходное. А теперь еще одно такое же будет, надо только как следует взяться. Какую бы дурь ни затеяли в стране, тот, кто имеет хорошую собственную ферму, всегда останется в выгоде. Мы можем жить, и жить хорошо, пока они под угрозой голодной смерти в конце концов не возьмутся за ум. И не сомневайся, все правильно. Человек должен думать о себе и о своих близких, это — первейший долг. Сейчас на нашей стороне все преимущества. А почему? — Мистер Кенфорд обвел сидящих за столом вопросительным взглядом, не столько ожидая ответа, сколько нагоняя страху: пусть только попробуют его прервать! — Оно конечно, привозные продукты, может, и дешевле наших, но ведь за них, куда ни кинь, надо платить, верно я говорю? А платить теперь будет потруднее, чем раньше. Это уж точно. Пусть попробуют, сами быстро убедятся. А мы почти все, что требуется, можем производить сами. И можем брать хорошую цену.
— Ты, Герберт, просто удивишься, когда узнаешь, — жирно улыбаясь, произнес Артур. — Теперь положение другое, не то что тогда, когда ты уходил в армию. Совсем даже не то.
— Многие из тех, кто вместе с тобой пришли из армии, Герберт, — продолжал отец, — сейчас воображают, будто стоит им только потребовать себе то да се — хорошие дома, чистую легкую работу, большие оплаченные отпуска, и так далее, — и им, пожалуйста, все подадут на тарелочке. Но через годок-другой они уже будут голову ломать, куда бы половчей эмигрировать, и уже не до жиру им будет спрашивать, чистая ли их там ждет работа, будут ли оплаченные отпуска. Надо только видеть жизнь как она есть, и тогда все глупости, что теперь болтают, глупостями и объявятся. Но ты можешь не беспокоиться, Герберт. Мы об тебе позаботились, как и об самих себе, — а как же иначе, это не в заслугу нам я говорю, — и ты теперь будешь прочно стоять на земле, а пройдет время, и земля эта станет твоей собственностью. Вот так-то. И довольно об этом.
Действительно, сказанного было довольно, и с избытком. Чувства облегчения и причастности у Герберта опять как не бывало. Он снова почувствовал себя среди своих родных посторонним.