— Подождав с минуту, она продолжила, словно все ее паузы были размечены заранее: — Вот эта дама в голубом — моя прабабушка, портрет кисти Миллингтона. Это трость моего дядюшки — сэра Ричарда Уорбертона, он, как известно, вместе с Хейвлоком участвовал в снятии осады Лакхнау. А это… дайте-ка посмотрю… о, да это вещь Алардайсов тысяча шестьсот девяноста седьмого года — основателя фамильного состояния и его супруги. Кто-то на днях передал нам эту вазу, поскольку на ней их герб и инициалы. Мы решили, что им, должно быть, подарили ее на серебряную свадьбу.
Кэтрин умолкла на мгновение, удивляясь, отчего это мистер Денем ничего не говорит. И ощущение, что он за что-то ее недолюбливает, которое на время забылось, пока ее мысли были заняты семейными реликвиями, с такой силой вновь дало о себе знать, что она прервала свой перечень и посмотрела на него. Ее мать, желая для солидности как-то увязать нового знакомого с великими классиками, сравнила его с мистером Рёскином; это сравнение теперь и вспомнилось Кэтрин, заставив ее более критично, чем следовало, оценивать этого молодого человека, ибо данный молодой человек, заглянувший на чай во фраке, действительно имел мало общего с ликом, вобравшим в себя всю квинтэссенцию чувств и неизменно взирающим из-под стекла, — лично знать мистера Рёскина ей не довелось. У мистера Денема было странное лицо — такое скорее подходит человеку действия, а не философу и эстету; широкий лоб, длинный и крупный нос, щеки с едва заметным румянцем гладко выбриты, губы одновременно упрямые и чувственные. Его глаза, в которых сейчас были заметны лишь обычные для мужчин беспристрастность и властность, могли бы при благоприятных обстоятельствах выражать более нежные чувства, ибо они оказались большие, светло-карие, сквозили в них — неожиданно — и нерешительность, и задумчивость; но Кэтрин глянула на него лишь затем, чтобы проверить, не станет ли это лицо чуть ближе к славным героям прошлого, если его украсить пышными баками. Его впалые, хотя не болезненно запавшие щеки указывали на неуживчивость и раздражительность. Голос его, она заметила, чуть дрогнул, когда он отложил рукопись и сказал:
— Должно быть, вы очень гордитесь своим семейством, мисс Хилбери.
— Да, конечно, — ответила Кэтрин. — А по-вашему, это дурно?
— Дурно? Почему это должно быть дурно? Хотя, наверное, скучно — показывать свои вещи гостям.
— Вовсе нет, если гостям это нравится.
— Не трудно ли жить, равняясь на предков? — не отступал он.
— Смею заверить вас, я не пишу стихов, — парировала Кэтрин.
— И я не смог бы. Не вынес бы мысли, что собственный дед меня в этом превзошел. И в конце концов, — продолжал Денем, обводя комнату насмешливым, как показалось Кэтрин, взглядом, — не только дед. Во всем вас уже опередили. Полагаю, вы принадлежите к одному из самых именитых семейств Англии. Уорбертоны, Мэннинги — и вы еще имеете какое-то отношение к Отуэй, как я понимаю? Я в каком-то журнале об этом читал, — добавил он.
— Отуэй — моя двоюродная родня, — ответила Кэтрин.
— Ну вот! — Денем произнес это так, словно получил подтверждение своим словам.
— И что же? — возразила Кэтрин. — По-моему, вы ничего не доказали.
Денем улыбнулся — странно, загадочно. Его приятно позабавило то, что ему удалось если не произвести впечатление на эту заносчивую, высокомерную девицу, то хотя бы смутить ее; правда, он предпочел бы первое.
Какое-то время он сидел молча, с драгоценным томиком стихов в руке, но так и не открыл его, а Кэтрин смотрела на него, и взгляд ее, по мере того как обида проходила, становился все более грустным и задумчивым. Она думала о разном, забыв о своих обязанностях.
Она думала о разном, забыв о своих обязанностях.
— Итак, — сказал Денем, внезапно открыв томик, словно высказал уже все, что хотел или мог, ради приличия, сказать. И принялся листать страницы так усердно, точно собирался вынести приговор не только поэзии, но книге в целом: печати, бумаге, переплету, а затем, убедившись в хорошем или плохом ее качестве, положил на стол и стал рассматривать малаккскую трость с золотым набалдашником, некогда принадлежавшую доблестному воину.
— А вы разве не гордитесь своим семейством? — с вызовом спросила Кэтрин.
— Нет, — ответил Денем. — Моя семья ничего не сделала такого, чем можно было гордиться, если не считать своевременную оплату счетов предметом, достойным гордости.
— Как это скучно… — произнесла Кэтрин.
— Вы бы сочли нас невыносимо скучными, — согласился Денем.
— Пожалуй, скучным я могла бы вас назвать, но смешным — нет, — добавила Кэтрин, как будто Денем и впрямь ее попрекнул этим.
— Ну да, потому что смешного у нас ничего нет. Респектабельные представители среднего сословия, живущие в Хайгейте.
— Мы не живем в Хайгейте, но мы тоже среднее сословие, я полагаю.
Денем, едва удержавшись от улыбки, поставил трость на место и вынул меч из узорных ножен.
— Он принадлежал Клайву, так мы обычно говорим, — сказала Кэтрин, машинально возвращаясь к обязанностям хозяйки дома.
— Это неправда? — спросил Денем.
— Скорее, семейное предание, традиция. Я не уверена, что это можно доказать.
— Вот видите, а у нас в семье нет традиций, — сказал Денем.
— Как это скучно, — вновь заметила Кэтрин.
— Обычный средний класс, — отвечал Денем.
— Вы оплачиваете свои счета и говорите правду. Не вижу, почему вы должны нас презирать.
Мистер Денем бережно убрал в ножны меч, который, по уверениям семейства Хилбери, принадлежал доблестному военачальнику.
— Я всего лишь хотел сказать, что не желал бы оказаться на вашем месте, — ответил он, словно более всего заботился о точности формулировок.
— Никому не хочется быть не на своем месте.
— Мне хочется. Я бы с радостью поменялся местами с кучей людей.
— Так отчего же с нами не хотите? — спросила Кэтрин.
Денем смотрел, как она сидит в дедовом кресле, тихонько вертя в пальцах ротанговую трость двоюродного дядюшки, на фоне блестящих бело-голубых полос и бордовых переплетов с золотым тиснением. Ее живость и спокойствие, как у экзотической птички, легко балансирующей на веточке перед новым полетом, так и подбивали его раскрыть ей глаза на ограниченность ее удела. Как быстро, как легко она о нем забудет!
— Вы же ничего не получаете из первых рук, — начал он почти грубо. — Другие все уже сделали за вас. Вам не понять, как приятно покупать вещь, на которую пришлось долго копить, впервые прочесть новую книгу или сделать какое-нибудь собственное открытие…
— Продолжайте, — сказала Кэтрин, потому что Денем остановился: перечисляя все это, он вдруг усомнился, есть ли в его словах хоть доля истины.
— Конечно, я не знаю, как вы проводите время, чем занимаетесь, — продолжил он, чуть менее уверенно, — но полагаю, показываете гостям дом. Вы ведь пишете биографию вашего деда, не так ли? А подобные собрания, — он кивком указал на гостиную, откуда время от времени доносился сдержанный смех, — наверняка отнимают уйму времени.
Она выжидательно посмотрела на него, словно оба сейчас занимались тем, что наряжали некую куклу, в точности похожую на нее, и он колеблется, выбирая, где повязать очередной поясок или бантик.