Но когда бока коня подо мной покрылись испариной, из моей гортани вырвались новые слова: Кармона в очередной раз спасена. И что же мне теперь делать?
Я направился по тропе на вершину холма; она извилисто шла вверх, и мало-помалу передо мной открылась вся равнина. Внизу справа было море, предел Италии; она окружала меня до самого горизонта, теряясь из виду; но на морских берегах, у подножия гор, ей был положен предел. Усилия, терпение, и через десять или двадцать лет она могла бы покориться моей власти. Но вот одна ночь, и мои никчемные руки опустились; глаза были прикованы к далекому горизонту, я вслушивался в эхо событий, разворачивавшихся за горами и морями.
Италия слишком мала, думал я.
Остановив коня, я спешился. Я часто поднимался на эту вершину, созерцая привычный пейзаж. Но теперь мне вдруг показалось, что то, о чем я мечтал несколько часов назад, даровано мне: во рту появился незнакомый привкус. Воздух трепетал, вокруг меня все переменилось. Кармона, вскарабкавшаяся на свою скалу, окруженная восемью башнями, опаленными солнцем, была всего лишь грибом-переростком. И раскинувшаяся вокруг Италия — тюрьмой, чьи стены внезапно рухнули.
Внизу было море, но мир не заканчивался на морском берегу. Суда под белыми парусами спешили в Испанию и туда дальше, за пределы Испании, к новым континентам. На тех неведомых землях краснокожие люди поклонялись солнцу и бились на томагавках. А за пределами этих земель были другие океаны и другие земли, миру не было конца; вне его ничто не существовало; он нес в сердце собственную судьбу. Теперь передо мной была уже не Кармона и не Италия, в этот миг я пребывал в центре обширного единого и безграничного мира.
Галопом я припустил с холма.
Беатриче была в своей спальне; на куске пергамента она выводила красно-золотые ветвящиеся орнаменты. Рядом стояла ваза, полная роз.
— Так что? Что сказали ваши советники? — спросила она.
— Чушь! — живо откликнулся я.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Беатриче, я пришел проститься с вами.
— Куда вы едете?
— В Пизу. Я еду к Максимилиану.
— Что вы надеетесь получить от него?
Вынув розу из вазы, я сломал ее.
— Я скажу ему: Кармона слишком мала для меня; Италия слишком мала. Чтобы хоть что-то сделать, нужна власть над всем миром. Позвольте служить вам, и я поднесу вам весь мир.
Беатриче встала, разом побледнев.
— Не понимаю, — сказала она.
— Не важно, правишь ли ты от своего имени или от имени другого, — объяснил я. — Раз мне выпал этот шанс, я его не упущу. Я разделю судьбу Габсбургов. И быть может, наконец смогу действовать.
— Вы покинете Кармону? — В глазах Беатриче вновь зажглось прежнее пламя. — Вы это хотите сказать?
— Неужто вы думаете, что я навеки останусь прозябать в Кармоне?! — с вызовом бросил я. — Что такое Кармона? Мои мысли уже давно за ее пределами.
— Вы не можете так поступить!
— Знаю, это город, за который погиб Антонио.
— Это ваш город. Город, который вы не раз спасали, которым правили двести лет. Вы не можете предать ваш народ.
— Мой народ! — воскликнул я. — Он не раз умер! Как могу я ощущать, что связан с ним, ведь он никогда не будет прежним. — Подойдя к Беатриче, я сжал ее руки. — Прощайте. Когда я уеду, возможно, вы снова начнете жить.
Ее глаза разом потухли.
— Слишком поздно, — глухо сказала она.
Я с жалостью вгляделся в ее расплывшиеся черты. Если бы я не желал так властно ее счастья, она бы любила, страдала, жила. Я потерял ее, и эта потеря очевиднее, чем утрата Антонио.
— Простите меня, — выдохнул я и прикоснулся губами к ее волосам, но она уже стала одной из миллионов женщин; нежность и жалость уже принадлежали прошлому.
— Простите меня, — выдохнул я и прикоснулся губами к ее волосам, но она уже стала одной из миллионов женщин; нежность и жалость уже принадлежали прошлому.
Наступил вечер. От реки потянуло холодом. Из расположенной по соседству обеденной залы доносились голоса и звон посуды. Регина вспомнила, что только что пробило семь часов. Она посмотрела на Фоску:
— И у вас нашлись силы вновь начать все сначала?
— Можно ли помешать жизни возобновляться каждое утро? — спросил Фоска. — Вспомните, что мы говорили вечером: как прекрасно сознавать, что сердце бьется, мы протягиваем руку…
— И обнаруживаем, что вновь расчесываем волосы, — подхватила Регина. Она огляделась вокруг. — Верите ли вы, что завтра я вновь буду расчесывать волосы?
— Я предполагаю, что так и будет.
Она встала:
— Пойдем отсюда.
Они вышли из гостиницы, и Фоска спросил:
— Куда мы идем?
— Не важно. — Регина указала на дорогу. — Всегда можно направиться по этой дороге, ведь так? — Она рассмеялась. — Сердце бьется, и мы делаем один шаг, затем другой. Дороги не кончаются. — Помолчав, она добавила: — Мне хотелось бы знать, что стало с Беатриче.
— А что вы хотите, чтобы с ней стало? Однажды она умерла, вот и все.
— Все?
— Это все, что мне известно. Когда я вернулся в Кармону, оказалось, что она покинула город, и я не стал расспрашивать о ней. Впрочем, что толку расспрашивать? Она мертва.
— По сути, все истории заканчиваются хорошо, — заметила Регина.
Часть вторая
На пыльных набережных Арно немецкие солдаты отбивали тяжелый шаг, они были на голову выше идущих рядом пизанцев; в старом дворце Медичи гулко звенели их сапоги со шпорами. Мне пришлось долго дожидаться приема: я не привык ждать. Потом офицер стражи ввел меня в кабинет, где восседал император. На уши и курносый нос ниспадали пряди жестких светлых волос. Ему было около сорока. Любезным жестом он пригласил меня сесть. Стражу он отпустил, и мы остались одни.
— Мне часто хотелось познакомиться с вами, граф Фоска, — произнес он, с любопытством разглядывая меня. — Скажите, то, что рассказывают о вас, правда?
— Правда то, — ответил я, — что до сего дня Господь позволяет мне побеждать старость и смерть.
— Габсбурги тоже бессмертны, — с гордостью заметил он.
— Да, — сказал я. — И поэтому им предстоит владеть миром. Только весь мир является мерой вечности.
Он улыбнулся:
— Мир необъятен.
— Вечность бесконечна.
Он с лукавым и недоверчивым видом молча вглядывался в мое лицо.
— О чем вы хотели просить меня?
— Я прибыл, чтобы отдать вам Кармону.
Он рассмеялся. Я увидел его белые зубы.
— Боюсь, что этот дар мне дорого обойдется.
— Это ничего вам не будет стоить. Я правлю Кармоной вот уже два века, и я устал. Я хочу лишь, чтобы вы разрешили мне разделить вашу судьбу.
— И вы ничего не требуете взамен?
— Что может мне дать человек, пусть даже он император? — отвечал я.
Максимилиан выглядел таким озадаченным, что мне стало жаль его.
— Италии вскоре суждено стать добычей короля Франции или же вашей добычей; меня интересует не она, а весь мир. Мне хочется, чтобы его держали одни руки, только тогда станет возможно улучшить его.
— Но почему вы намереваетесь помочь мне держать его в руках?
— Какая разница?! — воскликнул я.