Его впечатления, его воспоминания об этом смешанном обществе, действия которого невозможно предугадать, были явно все еще очень ярки. Это помогло ему поместить Милли в определенный круг, и она все острее и острее осознавала, но лишь после того, как дверь за нею захлопнулась и рука проводника поднялась, давая сигнал поезду отправляться, что ее втолкнули в купе, где ей придется путешествовать ради своего нового знакомца. Такое использование себя, несомненно, тотчас же вызвало бы негодование множества девушек; но склад ума нашей юной леди, позволивший ей лишь смотреть и воспринимать, есть одна из самых привлекательных сторон нашей героини. Милли практически только что узнала от лорда Марка, успела, между прочим, в своем громыхающем купе понять, что он отвел ей самое высокое место среди их друзей, если говорить о присущих им качествах. Она имела успех, вот к чему все свелось, как он очень скоро ее заверил, и вот что такое – иметь успех: это всегда случается раньше, чем ты узнаешь об этом. Собственное незнание часто – самая великолепная часть успеха.
– У вас пока еще не было времени, – сказал он. – То, что сейчас происходит, – ничтожно. Но вы сами увидите. Вы увидите всё. Вы сможете,знаете ли, – вы увидите всё, о чем мечтаете.
Он удивлял ее все больше и больше: ощущение было почти такое, будто он, говоря, вызывал перед нею видения; и странным образом, хотя эти видения манили ее за собой, они оказывались вне всякой связи – то есть вне такой предварительной и естественной связи – с таким лицом, как лицо лорда Марка, с такими, как у него, глазами, с таким голосом, тоном, с такой манерой вести себя. На какой-то момент он повлиял на нее так, что заставил ее подумать, да не собирается ли она испугаться? – столь отчетливы секунд пятьдесят были ее видения, что Милли окатила волна страха. Вот они все, тут опять – да, разумеется: пробный шар Сюзи, брошенный в миссис Лоудер, был их шуткой, но они, веселясь, задели кнопку электрического звонка, он продолжает звучать. В самом деле, сидя там, она не переставала слышать в собственных ушах его дребезжание и в такие минуты поражалась, что другие его не слышат. Они не поднимали вопрошающих взглядов, не улыбались; ее страх, о котором я говорю, был вызван ее желанием, чтобы это прекратилось. Однако звук понемногу затих, будто сама тревога улеглась; казалось, Милли разглядела быстрым, пусть и не слишком пристальным оком, что у нее есть два пути: один – первым делом утром покинуть Лондон, другой – вообще ничего не делать. Ну что ж, она не будет вообще ничего делать; она именно это сейчас и делает, более того, она это уже сделала и упустила свой шанс. Она отреклась от себя – тут же, на месте, у нее возникло поразительное чувство, что она решается так сделать; ведь она уже совершила самый трудный поворот, прежде чем путешествовать дальше с лордом Марком. Не очень экспрессивно, но с глубочайшим вниманием – как не мог бы никто другой – он встретил тот ее вопрос, который она неожиданно задала миссис Стрингем на перевале Брюниг: если она получила все – что бы это ни было, – таков был ее вопрос, – то надолго ли?
– Ах, ну, возможно, и не надолго, – таким оказался ответ ее соседа по столу, – потому-то, разве вы не понимаете? Я – это выход .
Было очевидно, что такое возможно, несмотря на полное отсутствие в нем эффектности: выход и виделся именно в этом отсутствии. Привлекательная девушка, которую Милли не выпускала из виду, поразительная племянница миссис Лоудер, тоже, как она заметила, то и дело взглядывавшая на нее, вероятно, могла бы стать выходом, так же как и он, ведь и в ней отсутствовала эффектность, хотя, насколько можно было судить, между нею и лордом Марком, помимо этого, было мало общего. И все-таки что же действительно можно сказать, как понять, к какому предварительному заключению прийти, кроме того, что они каким-то образом оказались вместе в том, что они представляют? Кейт Крой, утонченная, но дружелюбная, смотрела на Милли через стол так, будто и правда догадывалась, как влияет на нее лорд Марк.
И все-таки что же действительно можно сказать, как понять, к какому предварительному заключению прийти, кроме того, что они каким-то образом оказались вместе в том, что они представляют? Кейт Крой, утонченная, но дружелюбная, смотрела на Милли через стол так, будто и правда догадывалась, как влияет на нее лорд Марк. Если она и правда догадывалась о его влиянии, что она знала об этом и в какой степени успела это влияние испытать? Не означает ли это существования меж ними чего-то особенного, не следует ли ей счесть, что они совместно, двумя своими интеллектами, усиливают вдвое те отношения, в которые она теперь погружается? Самым странным казалось ей то, что ей удается так быстро, каждым секундным взглядом распознать разнообразные признаки неких отношений; такая аномалия сама по себе, если бы Милли уделила ей больше времени, могла бы чуть ли не пугающе подсказать ей, что она обречена торопиться жить. Это была проблема краткости времени и, соответственно, перегруженного сознания.
Таковы оказались безграничные экскурсы духа нашей молодой особы всего-то на званом обеде миссис Лоудер; но что могло быть более значительным и предостерегающим, чем самый факт такой возможности? Чем иным могли быть эти экскурсы, как не частью работы – уже в тот момент – перегруженного сознания? И это действительно было лишь частью работы, как и то, что в это время менялись тарелки, подавались новые блюда, отмечались очередные этапы банкета; приличия требовали, феномены умножались, то с одной стороны, то с другой до нее доносились слова всплесками медленно наплывающего мощного прилива; миссис Лоудер почему-то становилась все более полной и еще более основательной, а Сюзи, на таком расстоянии и по сравнению, выглядела более тонко импровизированной и совсем иной, то есть отличающейся здесь от всех и вся; было всего лишь частью то, что, пока весь процесс шел вперед, наша юная леди сошла с поезда, возвратилась и взяла в руки свою судьбу, словно была способна одним-двумя взмахами крыльев ненадолго поместиться так, чтобы увидеть этой судьбе альтернативу, и судьба предстала перед ней совершенно в том образе и в том месте, где она ее оставила. Образ оказался ее образом в ореоле успеха – ведь лорд Марк заявил, что она имеет успех. Разумеется, это более или менее зависело от его понимания таких вещей, во что она, однако, сейчас вдаваться не собиралась. Но, вскоре вернувшись к разговору, она спросила его, что он тогда имел в виду, говоря о том, что миссис Лоудер станет с ней делать, и он ответил, что об этом можно не беспокоиться.
– Она получит назад, – приятным тоном сообщил он, – свои деньги. – Он мог и такие вещи произносить – что тоже было уникально, – не звуча при этом ни вульгарно, ни «ядовито»; и скоро объяснился, добавив: – Здесь у нас, знаете ли, никто ничего не делает задаром.
– О, если вы это имели в виду, мы вознаградим ее такой высокой мерой, какой только сможем, ничего нет легче. Но ведь она – идеалистка, – продолжила Милли, – а идеалисты, я думаю, в конечном счете не ощущаюттаких потерь.
Казалось, лорд Марк, в пределах собственного энтузиазма, нашел это очаровательным.
– Ах, она представляется вам идеалисткой?
– Она идеализирует нас , мою подругу и меня, абсолютно. Она видит нас в розовом свете, – сказала Милли. – Это единственное, за что я могу ухватиться. Так что не лишайте меня этого.
– Ни за что на свете. Такое мне и в голову бы не пришло. Но неужели вы полагаете… – продолжал он так, будто это вдруг стало для него важно, – неужели вы полагаете, что она и меня видит в розовом свете?
На некоторое время она оставила его вопрос без ответа, отчасти потому, что ее внимание все более и более отвлекалось на привлекательную девушку, отчасти потому, что, сидя так близко от миссис Лоудер, Милли не хотела показать ей, что они запросто ее обсуждают.