Сегодня мы все это переменили. Состояние теперь уже не играет определяющей роли при выборе спутника жизни, так как образованная жена, которая служит, или муж с хорошей специальностью ценятся несравненно больше, чем приданое, чья стоимость может резко упасть. Возвышенные чувства, тяга к романтической любви – наследие прошлых веков – также утратили былое могущество. Почему? Во-первых, потому, что женщина, добившись равноправия, перестала быть для мужчины недосягаемым, таинственным божеством, а стала товарищем; во-вторых, потому, что молоденькие девушки теперь немало знают о физической стороне любви и более верно и здраво смотрят на любовь и на брак.
Нельзя сказать, что юноши и девушки совсем не стремятся к любви; но они ищут ее в прочном браке. Они с опаской относятся к браку по страстной любви, так как знают – страсть недолговечна. Во времена мольера брак знаменовал собою конец любви. Сегодня он – лишь ее начало. Удачный союз двоих сегодня более тесен, чем когда-либо, ибо это одновременно союз плоти, души и интеллекта. Во времена бальзака мужа, влюбленного в свою жену, находили смешным. Сегодня развращенности больше на страницах романов, чем в жизни. Нынешний мир непрост, жизнь требует полной отдачи и от мужчин, и от женщин, а потому все больше и больше брак, скрепленный дружбой, взаимным тяготением и душевной привязанностью, представляется француженкам лучшим решением любви. Прощайте.
– А почему бы не заштопать его?
– Ох уж эти мужчины! Ничего-то они не смыслят. Ведь шов сразу бросится в глаза.
– Купите немного черного бархата и замените полосу по всей ширине.
– Ну что вы говорите! Два куска бархата одного цвета всегда хоть немного да отличаются по оттенку. Черный бархат, который побывал в носке, приобретает зеленоватый отблеск. Это будет ужасно. Все мои приятельницы тут же все заметят, пересудам не будет конца.
– Микеланджело умел извлекать пользу из прожилок и трещин в глыбе мрамора, которую получал для ваяния. Он обращал эти из'яны материала в дополнительный источник красоты. Пусть же и вас вдохновит эта дыра. Проявите изобретательность, пустите сюда кусок совсем другой ткани. Подумают, что вы сделали это намеренно, и это вызовет восхищение.
– Какая наивность! Деталь, противоречащая целому, не оскорбит взора лишь в том случае, если какая-нибудь отделка того же тона и стиля будет напоминать о ней в другом месте – на отворотах жакета, на воротнике или на поясе. Но эта одинокая полоса… Нелепость! И разве могу я носить заштопанное платье?
Словом, мне пришлось согласиться с тем, что беда непоправима. И тогда утешитель уступил место моралисту.
– Пусть так! – Воскликнул я. – И впрямь случилось несчастье. Но согласитесь по крайней мере, что это не худшая из бед. У вас порвалось платье? Примите заверения в моем глубоком сочувствии, но подумайте о том, что у вас мог быть пропорот живот или искромсано лицо во время автомобильной аварии; подумайте о том, что вы могли подхватить воспаление легких или отравиться, а ведь здоровье для вас важнее, чем одежда; подумайте о том, что вы могли лишиться не бархатного платья, а сразу нескольких друзей; подумайте, наконец, и о том, что мы живем в грозное время, что может разразиться война и тогда вас могут задержать, бросить в тюрьму, выслать, убить, разорвать на части, испепелить.
Вспомните о том, что в тысяча девятьсот сороковом году вы потеряли не какое-то там тряпье, а все, что у вас было, причем встретили эту беду с мужеством, которым я до сих восхищаюсь…
– К чему вы клоните?
– Всего-навсего к тому, что человеческая жизнь трудна, бархат рвется, а люди умирают, что это весьма печально, но надо понимать, что несчастья бывают разного рода. «Я охотно возьму в свои руки защиту их нужд, – говорил Монтень, – но не хочу, чтобы эти нужды сидели у меня в печенках или стояли поперек горла». Он подразумевал: «Я, мэр города бордо, охотно возьмусь исправить ущерб, причиненный вашей казне. Но я не хочу губить свое здоровье, убиваясь по этому поводу». Эти слова вполне применимы и к вашеу случаю. Я охотно оплачу новое платье, но отказываюсь рассматривать утрату как национальную или вселенскую катастрофу.
Не переворачивайте же вверх дном, о моя незнакомая подруга, пирамиду горестей и не ставьте на одну доску подгоревший пирог, прохудившиеся чулки, гонения на ни в чем не повинных людей и цивилизацию, оказавшуюся под угрозой. Прощайте.
– Боишься? А почему?
– Но видите ли… Я прочла в священном писании, что едва Рахиль дала появиться на свет Вениамину, как тут же умерла.
Один мальчик постонно слышал, как у них в доме называли каминные часы «Мария-Антуанетта», а мебель в гостиной – «Людовик Шестнадцатый», и решил, что эти часы зовут Мария-Антуанетта подобно тому, как его самого зовут Франсуа. Можно себе представить, какие причудливые образы возникнут в его воображении, когда на первых же уроках французской истории имена, обозначавшие для него предметы домашнего обихода, смешаются с кровавыми и печальными событиями.
Сколько невысказанных опасений, сколько невообразимых понятий роятся в детских головках! Я вспоминаю, что, когда мне было лет пять или шесть, в наш городок приехала на гастроли театральная труппа и повсюду были расклеены афиши с названием спектакля «Сюрпризы развода». Я не знал тогда, что значит слово «развод», но смутное предчувствие подсказывало мне, что это одно из тех запретных, притягательных и опасных слов, что приоткрывают завесу над тайнами взрослых.