Не думайте, будто мы берем кого попало. Мадам очень разборчива. У нас есть репутация, и мы ею дорожим. Родители этих
барышень у себя в городе люди очень уважаемые. Поэтому дочкам и нравится работать в Париже. Понятно, им не хочется ставить своих родных в
неловкое положение. Жизнь тяжела, и каждому приходится зарабатывать свой хлеб кто как может. Я, конечно, не хочу сказать, что они по
происхождению аристократки, но во Франции аристократия совершенно развращена, и что до меня, я куда больше ценю добропорядочных французских
буржуа. Они опора страны.
Мадемуазель Эрнестина производила впечатление разумной женщины с твердыми принципами. Нельзя было не почувствовать, что ее взгляды на
общественные вопросы современности вполне стоило бы послушать. Она похлопала Саймона по руке и опять обратилась к Чарли:
– Мне всегда приятно видеть мосье Саймона. Он добрый друг нашего дома… Он не слишком часто у нас бывает, но уж когда приходит, ведет себя как
истый джентльмен. Никогда не напивается, как некоторые ваши соотечественники, и с ним очень интересно побеседовать. Мы здесь всегда рады
журналистам. Иной раз мне кажется, мы ведем довольно замкнутую жизнь и нам полезно поговорить с кем то кто в центре событий. Это выводит из
привычной колеи. Он нам сочувствует.
В этом окружении Саймон, как ни странно, похоже, чувствовал себя будто рыба в воде и потому держался весело и непринужденно. Если то была игра,
она отлично ему удавалась. Можно было подумать, он ощущает некое своеобразное родство с этой sous maitresse публичного дома.
– Однажды он меня пригласил на генеральную репетицию в «Комеди Франсэз». Там был весь Париж. Академики, министры, генералы. Я была ошеломлена.
– Могу прибавить, ты выглядела изысканней всех женщин. Оттого, что меня увидели с тобой, моя репутация очень выиграла.
– Вы бы видели лица некоторых важных господ, которые у нас бывают, когда они увидели меня под руку с мосье Саймоном.
Чарли понимал, что, отправляясь на столь важную церемонию с подобной спутницей, Саймон сыграл с обществом своего рода шутку, вполне в духе его
язвительного ума. Они еще поговорили, потом Саймон сказал:
– Послушай, дорогуша, я думаю, надо, чтоб наш молодой друг мог гордиться своим первым посещением этого дома. Не представить ли его княжне? Она
ему понравится, как по твоему?
Суровые черты мадемуазель Эрнестины смягчились улыбкой, и она весело взглянула на Чарли.
– Это мысль. Во всяком случае, такого опыта у него еще не было. У княжны прелестная фигурка.
– Давайте пригласим ее и угостим вином.
Мадемуазель Эрнестина подозвала официанта.
– Скажи княжне Ольге, пусть подойдет к нам.– Потом обратилась к Чарли: – Она русская. Конечно, со времени революции русские заполонили Париж, мы
сыты по горло и ими самими, и их славянским нравом. Поначалу клиентов это забавляло, но теперь уже стало надоедать. Русские слишком шумные и
вздорные. Сказать по правде, они варвары и не умеют себя вести. Но княжна Ольга не такая. У нее есть принципы.. Сразу видно, получила хорошее
воспитание. Что то в ней есть, в этом ей не откажешь.
Тем временем Чарли видел, как официант подошел к одной из девушек, сидящих на скамье, и заговорил с ней. Взгляд Чарли и прежде блуждал по залу, и
эту девушку он приметил. Она сидела странно тихая, будто отрешенная от всего вокруг. Теперь она встала, бросила взгляд в их сторону и медленно
направилась к ним. Была в ее походке своеобразная небрежность. Подойдя, она чуть улыбнулась Саймону, и они обменялись рукопожатием.
– Я видела, вы только пришли,– сказала она и села.
Саймон спросил, налить ли ей шампанского.
Саймон спросил, налить ли ей шампанского.
– Не откажусь.
– Это мой приятель, он хочет с тобой познакомиться.
– Я польщена.– Она без улыбки обратила взгляд на Чарли. Слишком долгий, как ему показалось, взгляд его смутил, но в ее глазах не было ни привета,
ни приглашения; ее полнейшее безразличие даже уязвляло.– Он красивый.– Чарли робко улыбнулся, тогда и ее губы шевельнуло подобие улыбки.– Похоже,
он добрый.
Ее кисейные бледно голубые шальвары и тюрбан были густо усеяны серебряными звездочками. Роста она была не слишком высокого, лицо сильно накрашено
– щеки чересчур нарумянены, губы ярко алые, веки голубые, брови и ресницы начернены тушью. О ней безусловно не скажешь, что она хороша собой,
всего лишь миловидна, слишком выдаются скулы, нос небольшой, мясистый, а глаза и не глубоко сидят в глазницах и не навыкате, но вровень с лицом,
будто
окна в стене. Большие глаза, голубые, и голубизна, подчеркнутая и цветом тюрбана и тушью, точно пламя. Фигурка изящная, хрупкая, тоненькая, и
кожа тела цвета светлого янтаря, на вид нежная и шелковистая. Грудь маленькая, круглая, девичья, и розовые хорошей формы соски.
– Почему ты не приглашаешь княжну потанцевать? – спросил Саймон.
– Вы позволите? – сказал Чарли.
Она едва заметно пожала плечом и без единого слова поднялась. А мадемуазель Эрнестина, сказав, что ее призывают дела, оставила их. Никогда еще
Чарли не танцевал с девушкой, раздетой до пояса, и ощущение было волнующее. Оттого, что его рука покоилась на ее обнаженном теле и он чувствовал
прикосновение ее голой груди, у него перехватывало дыхание. Рука, которую он держал в своей, была маленькая и мягкая. Но он был воспитанный
молодой человек с хорошими манерами и, полагая, что учтивость требует поддерживать беседу, говорил с нею в точности так, как если бы танцевал с
незнакомой девушкой в Лондоне. Она отвечала довольно вежливо, но, казалось, не очень его слушала. Взгляд ее рассеянно блуждал по комнате и,
похоже, не находил ничего интересного. Чарли чуть крепче прижал ее к себе, она же ничем не показала, что заметила это более тесное объятие.
Приняла его молча. Оркестр перестал играть, и они вернулись к своему столику. Саймон сидел там один.
– Ну как, хорошо она танцует?
– Не очень.
И тут она рассмеялась. Наконец то она оживилась, и смех был искренний, веселый.
– Прошу прощенья, сказала она по английски.– Я была невнимательна. Я могу танцевать лучше, вот увидите.
Чарли вспыхнул.
– Я не знал, что вы говорите по английски. Иначе я бы так не сказал.
– Но это же чистая правда. И вы сами так хорошо танцуете, вы заслуживаете искусной партнерши.
До сих пор они разговаривали по французски. Чарли говорил не очень правильно, но бегло, и произношение у него было хорошее. Княжна же отлично
владела французским, только с протяжной русской интонацией, что придавало ее речи чуждую французам монотонность. Ее английский был совсем
недурен.
– Княжна получила образование в Англии,– сказал Саймон.
– Я жила там с двух лет до четырнадцати. С тех пор я редко говорила по английски и забыла его.
– А где вы жили?
– В Лондоне. На Лэдброук Гроув. На Шарлот стрит. Где подешевле.
– Ну, я вас оставлю, молодежь,– сказал Саймон.– Увидимся завтра, Чарли.
– На мессу ты не пойдешь?
– Нет.
И, небрежно кивнув, он ушел.
– Вы давно знаете мосье Саймона? – спросила княжна.
– Он самый давний мой друг.
– Он вам нравится?
– Конечно.