Часть первая
ГАРРИ МОРГАН
(Весна)
Глава первая
Представляете вы себе Гавану рано утром, когда под стенами домов еще спят бродяги и даже фургонов со льдом еще не видно у баров? Так вот,
мы шли с пристани в “Жемчужину Сан-Франциско” выпить кофе, и на площади не спал только один нищий, он пил воду из фонтана. Но когда мы вошли в
кафе и сели, там нас уже ожидали те трое.
Мы сели, и один из них подошел к нам.
- Ну? - сказал он.
- Не могу, - ответил я ему. - Рад бы помочь вам. Но я уже вчера сказал, что не могу.
- Назовите свою цену.
- Не в этом дело. Я не могу. Вот и все.
Двое других тоже подошли и смотрели на нас с огорчением. Они были славные молодые люди, и я был бы рад оказать им эту услугу.
- По тысяче с головы, - сказал тот, который хорошо говорил по-английски.
- Мне самому неприятно, - ответил я ему. - Но я вам по совести говорю: не могу.
- Потом, когда все здесь изменится, это вам сослужит службу.
- Знаю. Рад бы душой. Но не могу.
- Почему?
- Лодка меня кормит. Если я потеряю ее, я останусь без куска хлеба.
- За деньги можно купить другую лодку.
- Но не в тюрьме.
Они, должно быть, решили, что меня только нужно уговорить, потому что первый продолжал:
- Вы получите три тысячи долларов, и впоследствии это может сослужить вам службу. То, что тут сейчас, знаете, долго не продержится.
- Слушайте, - сказал я. - Мне совершенно все равно, кто у вас будет президентом. Но у меня правило: не перевозить в Штаты ничего такого,
что может болтать.
- Вы хотите сказать, что мы будем болтать? - сказал один из тех, которые до сих пор молчали. Он сердился.
- Я сказал: ничего такого, что может болтать.
- Вы считаете нас lenguas largas?
- Нет.
- Вы знаете, что такое lengua larga?
- Да. Тот, у кого длинный язык.
- Вы знаете, как мы поступаем с такими?
- Не петушитесь, - сказал я. - Вы ко мне обратились. Я вам ничего не предлагал.
- Замолчи, Панчо, - сказал сердитому тот, что говорил первым.
- Он сказал, что мы будем болтать, - сказал Панчо.
- Слушайте, - сказал я. - Я вам говорил, что не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут болтать.
Четвертные бутыли не могут болтать. Есть еще многое, что не может болтать. Люди могут болтать.
- А китайцы не могут болтать? - сказал Панчо со злостью.
- Они могут болтать, но я их не понимаю, - ответил я ему.
- Значит, вы не хотите?
- Я вам уже вчера сказал. Я не могу.
- Но вы не станете болтать? - сказал Панчо. Он меня не понимал и оттого злился. Да, пожалуй, и оттого, что дело не выходило. Я ему даже не
ответил.
- Вы-то сами не из lenguas largas? - спросил он все еще злобно.
- Кажется, нет.
- Это что такое? Угроза?
- Слушайте, - ответил я ему.
- Охота вам петушиться в такую рань. Я уверен, что вы немало глоток перерезали. Но я еще даже кофе не пил.
- Так вы уверены, что я режу людям глотки?
- Нет, - сказал я. - И вообще мне на это наплевать. Разве нельзя говорить о деле и не беситься?
- Да, я взбешен, - ответил он. - Я вас убить готов.
- Тьфу, черт, - сказал я ему. - Да придержи ты язык.
- Ну, будет, Панчо, - сказал первый. Потом мне :
- Очень жаль. Я бы хотел, чтоб вы перевезли нас.
- Мне тоже очень жаль. Но я не могу.
Все трое направились к двери, и я смотрел им вслед. Они были красивые молодые люди, хорошо одетые: все без шляп, поглядеть на них, так было
похоже, будто у них денег хоть отбавляй. Послушать их, так, во всяком случае, было на то похоже; они и по-английски говорили, как говорят
кубинцы из богатых.
Двое из них были, видно, братья, а третий, Панчо, чуть повыше ростом, но из той же породы. Знаете, статная фигура, хороший костюм,
блестящие волосы. Я подумал, что не такой уж он, верно, злой, как кажется. Он, верно, просто нервничает.
Как только они вышли из кафе и повернули направо, я увидел, что через площадь мчится к ним закрытая машина. Первым делом зазвенело оконное
стекло, и пуля врезалась в пирамиду бутылок в правом углу витрины. Я услышал выстрелы, и-боп-боп-боп, вся пирамида разлетелась вдребезги. Я
прыгнул за стойку и видел все, выглядывая слева из-за края. Машина остановилась, и возле нее присели на корточках два человека. У одного был
автомат Томпсона, а у другого магазинный дробовик с отпиленным стволом. Тот, что с автоматом, был негр. Другой был в белом шоферском пыльнике.
Один из кубинцев лежал на тротуаре ничком, как раз под разбитой витриной. Два других спрятались за фургон компании “Тропическое пиво”, только
что подъехавший со льдом к соседнему бару. Одна лошадь упала и билась в упряжи, другая неистово мотала головой.
Один из кубинцев выстрелил из-за фургона, и пуля отскочила, ударившись о тротуар. Негр с “томпсоном” пригнулся почти к самой земле и
выпустил заряд под фургон, - и верно: за фургоном один упал, головой на тротуар. Он судорожно дергался, закрыв голову руками, и шофер выстрелил
в него из дробовика, пока негр вставлял новую обойму. Заряд был основательный. По всему тротуару виднелись следы дроби, точно серебряные брызги.
Второй кубинец за ноги оттащил раненого под прикрытие фургона, и я увидел, как негр снова пригнулся к мостовой, чтобы выпустить еще заряд.
Но тут вдруг мой друг Панчо стал огибать фургон с другой стороны, прячась за той лошадью, которая устояла на ногах. Он вышел из-за лошади,
белый, как грязная простыня, и выстрелил в шофера из своего люгера, держа его обеими руками для большей устойчивости. Он, не останавливаясь,
дважды выстрелил поверх головы негра и один раз ниже.
Он попал в шину, потому что я видел, как взвилась струя пыли, когда воздух стал выходить из камеры, и негр, подпустив его на десять шагов,
выстрелил ему в живот из своего “томми”, истратив, должно быть, последний заряд, потому что я видел, как он отбросил автомат, а друг Панчо с
размаху сел на мостовую и потом повалился ничком. Он пытался встать, все еще не выпуская из рук свой люгер, но не мог поднять головы, и тогда
негр взял дробовик, который лежал у колеса машины, рядом с шофером, и снес ему половину черепа. Ай да негр.
Я живо глотнул из первой откупоренной бутылки, попавшейся мне на глаза, даже не разобрал, что в ней было.