– Уж я-то знаю.
– У нее все будет в порядке, папа, – сказала я, но он не стал от этого спокойнее.
Мне не удалось потанцевать с Гейвином, потому что дирижер оркестра объявил, что следующую песню исполнит моя мама. Все вернулись к своим местам, когда мама подошла к микрофону. Она поблагодарила всех за то, что они пришли, и выразила надежду, что все присутствующие хорошо проведут здесь время. Затем она кивнула дирижеру, и оркестр заиграл «Высокие надежды». Аплодисменты были оглушительными. Но вместо того, чтобы вернуться назад, она попросила меня выйти и поаккомпанировать ей на фортепиано следующую песню. Я была захвачена врасплох этой просьбой и растерялась. Гости подбадривали меня аплодисментами, пока я не встала и не подошла к инструменту.
– Ловко придумано, мама, – сказала я.
– Это была идея тети Триши. Вини ее. Сыграй «Где-то возле радуги». Мы же исполняли это раньше.
Я начала играть, а мама пела как никогда раньше. Как только мы закончили, нас окружили гости, чтобы поздравить. Оркестр снова заиграл, и, прежде, чем я успела осознать это, меня увлек в танце кто-то из коридорных, а затем я танцевала с мальчиками из моего класса. Стоило одному из них пригласить меня на танец, как другой уже хлопал его по плечу. У меня так закружилась голова от танцев, что я взмолилась отпустить меня отдохнуть.
Смеясь и пригубливая пунш, я оглянулась в поисках Гейвина, но не нашла его ни возле своего столика, ни среди танцующих. Я увидела Полину, выходящую из внутреннего дворика. Я помахала ей рукой, и она бросилась ко мне.
– Ты не видела Гейвина? – спросила я.
– Да, он вышел на улицу. Я было последовала за ним, но он захотел остаться в одиночестве, – добавила она.
– На улицу?
Я поблагодарила ее и поторопилась, чтобы узнать, что же произошло. Сначала я не заметила его, стоящего в тени на углу. Он просто стоял и смотрел в сторону океана. Небо почти очистилось от облаков, так, что были видны мерцающие в темноте звезды. Некоторые из них были так близки к горизонту, что казалось они плавают на поверхности воды.
– Гейвин?
Он резко повернулся.
– Я не хотела напугать тебя, – сказала я.
– Я не испугался. Я подошла к нему.
– Ты в порядке?
– Конечно. Я просто хотел немного проветриться. Ферн курит так, что прокоптила весь зал, – презрительно добавил он.
– И это все? – не отставала я. Мне не нравилось, что он избегает моего взгляда.
– Конечно, – поспешно ответил он.
– Мне жаль, что я так и не потанцевала с тобой. Я была просто…
– Все в порядке. Это твой праздник, ты в центре внимания. В любом случае я не виню всех этих ребят, желающих потанцевать с тобой.
Наконец, он посмотрел на меня.
– Ты здорово играла. Ты станешь знаменитой пианисткой и будешь разъезжать по всему миру. Ты познакомишься со многими преуспевающими известными людьми и, может, даже будешь играть для королев и королей. Ты, наверное, тогда и не вспомнишь обо мне! – закончил он, прищурив свои прекрасные глаза.
– Гейвин! Что за ужасные вещи ты говоришь! Вот как ты думаешь обо мне? – возмутилась я, уперев руки в бока. – А?
Он разозлил меня. Я чувствовала себя так, как будто качусь с горы кувырком и не могу остановиться.
– Думаешь, я буду такой эгоисткой и самовлюбленной, что забуду тех, о которых больше всего беспокоюсь? Когда я себя так вела? Из чего ты сделал такой ужасный вывод? Мне не нужен никакой успех, если это превратит меня в такое чудовище, и не имеет значения, что ты думаешь, я не забуду тебя ни на один день. Да я все время думаю о тебе, – добавила я, прежде, чем мне удалось остановиться.
Да я все время думаю о тебе, – добавила я, прежде, чем мне удалось остановиться.
– Обо мне? – спросил он. Я с трудом проглотила и кивнула. – Почему?
– Потому, – сказала я. – И дня не проходит без того, чтобы я не подумала о тебе или о том, что собираюсь написать.
– Ты это все говоришь не для того, чтобы просто поднять мне настроение, а? – подозрительно проговорил он.
– О, Гейвин, только мужчина может так думать. Мужчины всегда боятся поверить кому-либо. Они так часто крадут сердца, а сами до смерти боятся быть откровенными.
– Я не такой. Во всяком случае не по отношению к тебе.
– Ну, тогда… пусть у тебя будет немного больше веры в меня, – сказала я.
– Конечно.
Мы подошли друг к другу.
– Ты даже еще не поцеловал меня, чтобы поздравить с днем рождения, – мое сердце глухо забилось.
– С днем рождения, – прошептал он и наклонился ко мне, закрыв глаза. Я тоже закрыла глаза и почувствовала, как его губы коснулись моих так мягко, что это было больше похоже на нежный бриз, обдувающий мое лицо. Я почувствовала разочарование. Он, вероятно, тотчас же понял это по тому, что я начала открывать глаза. Его губы коснулись моих снова, только в этот раз сильнее, и вместе с поцелуем его руки легли мне на плечи так, что он смог привлечь меня к себе. Это был первый настоящий поцелуй в моей жизни.
Мы отпрянули друг от друга. Некоторое мгновение мы были не в состоянии говорить.
А затем мы услышали крики. Этот великолепный вечер подходил к моменту своего краха.
Два переплетенных сердца
Гейвин и я направились в заднюю часть дворика, чтобы выяснить, кто кричал. Папа грубо вытолкнул тетю Ферн из зала и через застекленную дверь повел ее в другой дворик, в глубь.
– Джимми, мне больно запястья! – закричала она и вывернулась из его рук, чуть не потеряв равновесие и не упав. Выпрямившись, она стояла, потирая запястье и свирепо глядя на него, но даже с того места, где мы стояли, было видно, что тетю Ферн качает.
– Как ты могла так поступить? – гневно заговорил папа. – Как ты посмела попытаться испортить этот удивительный праздник? У тебя совсем не осталось совести!
– Я этого не делала! – оправдывалась тетя Ферн.
– Ты этого не делала? Да от тебя за милю пахнет, – папа с ожесточением махал перед собой рукой.
– Я выпила немного, но я не наливала виски в пунш, – возразила она. Мы с Гейвином переглянулись. Малыши тоже пили этот пунш, как и мои школьные друзья. Их родители будут в ярости и разочарованы. Какой ужас!
– Один из коридорных видел, что ты это сделала, Ферн, и я ему верю. Он очень надежный молодой человек, – сказал папа. Тетя Ферн отступила от него подальше, но ей пришлось держаться за перила, чтобы не упасть.
– Конечно, ты скорее поверишь какому-то слуге, чем собственной сестре, – всхлипнула она и отвернулась.
– У него нет репутации лжеца, а у моей сестры – есть. Мне жаль, что приходится так говорить и, кроме того, – подчеркнул папа, – уже не первый раз, Ферн, ты делаешь подобное.
– Он лжет! – прокричала она в темноту. – Я отказалась танцевать с ним, и он решил свести счеты!
– Прекрати, Ферн! Если бы это было единственное несчастье из-за тебя в этот праздничный вечер. Я не собираюсь разбираться с этим до утра, так как не хочу омрачать чем-либо этот вечер, но Дон позвонили из колледжа, и смотрительница жаловалась, что ты принесла виски в свою спальню, – разоблачил ее папа. Ферн резко повернулась к нему.