Я взяла горстку фруктов из чашки, с самого низа. Надеюсь, мама не заметит потерю. Еще я взяла башмаки и лампу, свои книжки и этот дневник, а затем вернулась в пещеру. В свою пещеру. Осмотрев ее впервые с лампой, я ощутила себя невероятно богатой. Она похожа на те пещеры, которые туристы посещают в Люрее, только гораздо меньше. Первая часть ее длинная и узкая, с наклонным полом, по которому можно спуститься в главную часть, такую огромную и просторную. От задней стены ее отходит еще один маленький туннель. В большой комнате полно красноватых скальных сосулек, которые растут из пола и из потолка. Их еще называют сталактитами и сталагмитами. Я узнала об этом, когда была в Люрее. Потолок в некоторых местах находится очень высоко, и оттуда спускаются широченные сталактиты. Не менее внушительно смотрятся и сталагмиты, которые тянутся вверх. Кое-где сталактиты и сталагмиты (у меня уже рука устала писать эти названия) встречаются и образуют целые стены, которые выглядят как причудливые бархатные завесы. Еще тут есть крохотное озерко, в котором отражаются миллионы маленьких сталактитов, растущих на потолке. Вода в нем такая тихая и неподвижная, что поначалу я никак не могла понять, то ли это отражение, то ли множество маленьких сталагмитов, тянущихся из земли. Ни разу в жизни не видела я места прекраснее, чем эти пещеры. Люди привыкли считать, что райский сад полон зелени и всяческих цветов, но я сегодня нашла свой собственный Эдем.
Я сделала еще две ходки домой, и теперь у меня в пещере есть матрас (я перевернула его обратной стороной, чтобы не видеть пятна) и несколько свечей. Свечи я расставила прямо на каменных уступах. Еще я принесла с собой одеяло и кучу тряпок для своей женской проблемы. Кайл не сказал, сколько времени длится эта министрация. Хотелось бы лучше понять, что со мной происходит. Откуда течет кровь? И что общего она имеет с рождением детей? Вообще, я могу поверить сейчас во что угодно – и в то, что сказал Кайл, и в то, что мной овладел злой дух.
Сегодня я буду спать здесь. Жаль только, я не оставила записки Кайлу. Наверняка он встревожился, когда я не появилась сегодня на мельнице. Конечно, я трусиха, раз боюсь вернуться в собственный дом. Просто ничто не пугает меня сейчас так, как ремень.
Пора погасить лампу и устроиться тут в полной темноте. Это совсем не страшно. Мне нечего бояться в моем райском саду.
Ранним-ранним утром я проскользнула в комнату через окно и разбудила Кайла, прижав палец к его губам. Когда он открыл глаза, стало видно, что они покраснели от слез. Ужасно, что я заставила его так переживать!
– Где ты была? – спросил он. Голос его звучал сердито, но я понимала, что это от тревоги за меня.
– Мне нужно держаться подальше от дома, – заявила я.
– Нет! – возразил он с неожиданной энергией. – Мама сказала вчера, что ты теперь женщина. Ты слишком взрослая для порки.
Я знала, что Кайл не станет мне лгать, но поверить в то, что мама сказала такое, было очень трудно. Кайл поклялся, что говорит правду. Мама, сказал он, после вчерашнего припадка вела себя очень спокойно.
– Прошу тебя, Кэти, останься. Обещаю, что не дам ей тебя высечь.
Я здорово нервничала, но все-таки осталась. Просидела в спальне до тех пор, пока не пришло время завтракать.
Я как ни в чем не бывало спустилась вниз, но была так напугана, что не могла притронуться ни к каше, ни к яйцам. Никто не произнес ни слова, пока папа не ушел на мельницу. Мама встала и начала убирать со стола. И только тут она заговорил:
– Я рада, что тебе хватило благопристойности избавиться от этого гнусного матраса, Кэтрин, – заявила она.
Я сидела к ней спиной, боясь повернуться. Слышно было только, как она постукивала кастрюльками в тазике с водой.
– Ты уже взрослая, – продолжила она.
– Слишком большая, чтобы тебя пороть.
Кайл торжествующе улыбнулся, но в следующее мгновение глаза у него расширились, а губы побелели.
– Мама, нет! – крикнул он, наклонившись вперед.
Прежде чем я успела повернуться, мама схватила меня за волосы. Зазвенели ножницы, и через пару мгновений мои локоны лежали на полу роскошной золотистой копной.
Мама с прежней невозмутимостью положила ножницы на стол и вышла из комнаты. Какое-то время я смотрела на свои волосы, чувствуя, как глаза у меня наливаются слезами. А потом мне вдруг стало все равно. Я коснулась пальцами неровно остриженных кончиков, но не ощутила ни горя, ни растерянности. Ничего. Кайл вскочил со стула и схватил остриженные волосы. Он поднес их к моей голове, как будто мог каким-то чудом пристроить волосы обратно.
– Да брось ты их, – сказала я. – Пойдем лучше, я покажу тебе кое-что. Место, которое я нашла.
– А как же твои волосы, Кейт? – Кайл смотрел на меня с недоумением. Ему-то казалось, я буду плакать или кричать!
Я встала из-за стола.
– Идем со мной, – сказала я ему.
Прежде чем мы вошли в пещеру, я взяла с Кайла клятву, что он никому не расскажет о том, что я собираюсь ему показать. Затем я раздвинула кусты и провела Кайла внутрь. Я зажгла лампу и услышала, как он в удивлении присвистнул. Было видно, что он восхищен не меньше меня.
– Здесь я могу прятаться от нее, – сказала я Кайлу.
Он неспешно обошел пещеру, прикасаясь по пути к сталагмитам. Не забыл он заглянуть и в озерко.
– Но ты же не можешь остаться здесь навсегда, – заметил Кайл.
– Я буду приходить сюда на время, – заявила я, хотя в голове у меня уже крутилась мысль о том, как здорово спать здесь жаркими летними ночами.
– Нам нужно идти на мельницу, – сказал Кайл.
Я коснулась затылка, где волосы у меня теперь торчали ежиком, и покачала головой:
– Я остаюсь здесь.
Весь день я занималась тем, что превращала пещеру в свое прибежище. Дом Смитов пустовал еще с прошлого года, когда они всей семьей уехали в Западную Виргинию. Так что я взяла там стул и стол и притащила их в пещеру. Еще я нашла в доме свечи, бумагу и карандаши. Над озерком в пещере расположен широкий каменный выступ, из которого получилась превосходная полка для моих книг. Теперь они наконец-то стоят, как и положено всем книгам. Высоко над тем местом, где я пристроила свой матрас, есть выемка в стене. В ней-то я и буду хранить свой дневник.
Раньше она присылала ему открытки на каждое Рождество. Валери адресовала их ему и Шэрон, но он-то знал, что предназначены они только для него. На открытках неизменно красовалась сама Валери с персидскими борзыми. С каждым годом она все больше походила на своих собак, таких изящных и лощеных. Нос у нее становился все тоньше и острее, волосы – темней и длиннее. Шэрон всегда веселило преображение Валери из женщины в собаку, но она не улавливала тайного смысла, сквозившего за этими простенькими на первый взгляд посланиями: «Надеюсь на скорую встречу». Или: «Люблю». И только Бен понимал, что она имеет в виду исключительно его. До Шэрон Валери не было дела.
Сделав очередной глоток, он передвинул телефон с деревянного ящика, служившего ему ночным столиком, на свою кровать. Наверняка Валери обрадуется, услышав его голос.
Телефон, старенький и потрескавшийся, был заклеен скотчем и грозил развалиться с каждым новым поворотом диска.
– Добрый вечер, – прошелестел в трубке голос Валери. Если бы борзые могли разговаривать…
– Валери? – Бен выпрямился и расправил плечи.
– Кто это?
– Это Бен Александер, Валери.