– Билл, – предостерегающе проговорила Блер и огляделась, проверяя, нет ли свидетелей, – сейчас не место и не время.
– Предпочитаю называться сезонным работником, – сказал Тэйлор. – Я из горной противопожарной бригады. Наша станция располагается в Эстес-Парке.
Приподняв широкие плечи, он глубже засунул руки в карманы – для того, видимо, чтобы убрать кулаки подальше от челюсти Уильяма. В этот момент отец заметил его татуировки:
– Ах, противопожарная бригада! Моя дочь связалась с болваном, который работает по найму на полставки – судя по виду.
Тэйлор усмехнулся, взглянув на свою правую руку:
– Мой брат – татуировщик.
– Ты ведь не хочешь сказать, что встречаешься с этим тунеядцем?
Как было ему свойственно, отец задал вопрос, не столько интересуясь ответом, сколько требуя его. Тэйлор посмотрел на меня. Я ухмыльнулась:
– Нет. Я хочу сказать, что мы любим друг друга.
С этими словами я подошла к парню, который, по-видимому, удивился не меньше моих родителей, и мягко поцеловала его в уголок губ.
– Завтра я освобождаюсь в восемь. Буду тебя ждать.
– Любой каприз, детка. – Тэйлор улыбнулся и привлек меня к себе, обняв за талию.
Уильям осклабился. Блер легко прикоснулась к его груди, как бы говоря ему: «Не кипятись». Мне она сказала:
– Фэйлин, нам нужно поговорить.
Она смерила Тэйлора взглядом, подметив каждую татуировку на руках и каждую дырочку на джинсах.
– Мы уже поговорили. – Стоя в обнимку с Тэйлором, я чувствовала себя уверенно. – Если у меня появится что-то для вас, я позвоню.
– Мы не общались несколько месяцев. По-моему, пора.
– А по-моему, ничего не изменилось.
– Изменилось многое. – Блер оглядела меня с головы до ног и снова посмотрела мне в лицо. – Ты выглядишь чудовищно.
Тэйлор отодвинул меня от себя, окинул взглядом и покачал головой в знак несогласия с последним утверждением. Блер вздохнула:
– Мы дали тебе возможность побыть наедине с собой и все обдумать. Но надо знать меру. Возвращайся домой.
– И его предстоящие выборы здесь ни при чем? – кивнула я в сторону отца.
Он негодующе выпятил грудь. И у него еще хватает наглости притворяться оскорбленным!
– Я хочу, чтобы вы оба ушли, – скривилась я. – Сейчас же.
Уильям подался вперед и сделал шаг, готовясь к наступлению. Тэйлор принял стойку, чтобы при необходимости меня защитить. Раньше роль моего заступника перед родителями исполнял Чак, но, стоя рядом с этим парнем, я чувствовала себя как-то по-новому. Мы были едва знакомы, но он заслонил меня собой и с вызовом глядел на моего отца. Мне давно не было так спокойно.
– Приятного вечера, господа, – сказала Федра, по-южному немного гнусавя.
Тэйлор взял меня за руку и провел мимо родителей внутрь кафе. Федра закрыла дверь перед носом Уильяма и под взглядом Блер повернула ключ в замке. Когда хозяйка «Пилы» исчезла в глубине обеденного зала, мои родители продолжили свой путь туда, куда изначально направлялись.
Чак скрестил руки и поглядел на Тэйлора. Тот смотрел на меня сверху вниз, хотя мой рост – пять футов и девять дюймов.
– Ты сделала это только для того, чтобы позлить родителей?
– Да. – Я расправила передник и посмотрела Тэйлору в лицо.
– По-прежнему хочешь, чтобы я приехал за тобой к восьми, или это тоже было сказано для красного словца?
Я взглянула на Кёрби: она была в полном восторге от создавшейся ситуации.
– Это не обязательно.
– Ну же, – улыбнулся Тэйлор, сверкнув зубами, и на его левой щеке показалась глубокая ямочка, – я ведь тебе подпел. Ты могла бы, по меньшей мере, позволить мне угостить тебя ужином.
– Ладно, – ответила я, сдув челку, которая лезла мне в глаза.
Потом развязала фартук, развернулась и пошла к себе.
– Она сказала «да»? – спросил Тэйлор.
– Лови момент, парень, – усмехнулся Чак. – До сих пор она никому этого не говорила.
Я взбежала по ступенькам на второй этаж, к себе в квартирку. Внизу щелкнул замок входной двери: Тэйлор вышел. Из моего окна, смотревшего на Техон-стрит, было видно, как он сел в свой грузовичок-пикап.
Я протяжно вздохнула: этот молодой человек был красив и обаятелен, но он приехал в город на один сезон. Я знала, что к чему, и не собиралась позволять ему сбить меня с толку. Один ужин – это не страшно. После того как Тэйлор подыграл мне перед родителями, я чувствовала себя в некотором смысле в долгу перед ним. А закруглять отношения я уже научилась: один ужин – и все.
Пол был устлан потертыми коврами. Когда газовая горелка не была зажжена, пахло жиром и плесенью. Но в месяц я платила двести долларов: если сравнивать с другим жильем в Спрингсе, мой чердак доставался мне почти даром.
На стенах висели всякие безделушки, которые не пригодились Федре для украшения зала. Из дома я не взяла ничего, кроме сумочки «Луи Виттон» и того, во что была одета. Даже если бы мне и захотелось прихватить еще какие-нибудь вещи, отец бы не дал.
Доктора Уильяма Фейрчайлда боялись и в больнице, и в семье. Не потому, что он вел себя агрессивно или отличался тяжелым нравом, хотя с последним я не стала бы спорить. Этот известный на весь штат Колорадо кардиолог был женат на докторе Блер Фейрчайлд – одном из лучших кардиохирургов в Северной Америке, а по совместительству моей матери. Медсестры наградили ее званием вселенской королевы стерв.
Мои родители были созданы друг для друга. А я вот не вписывалась в семью и постоянно разочаровывала их обоих. Перейдя в старшую школу, я познакомилась со своим лучшим другом и тайным утешением, что дарил мне радость и помогал снимать стресс. Это было дешевое пиво. Чем известнее становились мои родители, чем больше они упивались своей значимостью, тем сильнее я ощущала одиночество и стыд. Но похоже, мои чувства были недостаточно очевидны, чтобы мама с папой их заметили.
Из душа наконец-то потекла теплая вода, и я вернулась мыслями в настоящее.
– Не прошло и года, – сказала я сама себе.
Пуговица джинсов расстегнулась легко: от долгой носки петля была растянута. В голове крутилась тысяча мыслей. Уже раскрыв молнию, я поняла, что кое о чем забыла, и, громко выругавшись, бросилась к шкафу, который стоял в спальне. Из его нижнего отделения я извлекла обувную коробку и направилась с ней в кухню.
На пятнистой розово-серой столешнице лежал мой аккуратно свернутый фартук, а из его кармана выглядывала тоненькая пачка двадцаток и нескольких более мелких бумажек. Я открыла коробку: уже пять с лишним лет в ней хранились не кроссовки «Адидас» девятого размера, а письма, фотографии и деньги. Аккуратно положив туда половину чаевых, я снова спрятала свою сокровищницу в дальний угол шкафа. Потом вернулась на кухню и засунула оставшиеся купюры в простенькую черную сумочку, которую купила на распродаже вскоре после того, как продала виттоновский ридикюль по Интернету. К содержимому кошелька добавилось сто одиннадцать долларов. Это значило, что к концу следующей смены у меня будет чем заплатить за квартиру.
Удовлетворенно улыбнувшись, я пошла в ванную. За целый день работы майка прилипла к телу. Я сняла ее, легко сбросила поношенные белые кеды, вылезла из облегающих джинсов и швырнула их в угол.