Когда они уходят, Элис говорит:
– Ты прав, мы тут как в тюрьме. Лучше бы я сидела в своей комнате и писала в блоге.
Как и мама, Элис стала довольно опытным блогером. Ее блог называется «Моя маленькая Страна чудес». В прошлом году она столько времени проводила за нашим общим компьютером, строча новые заметки, что маме с папой в конце концов пришлось потратиться и купить ей личный ноутбук – иначе у нас всех не осталось бы шансов воспользоваться компьютером.
– Потерпи, – отвечаю я. – Рано или поздно они свалят.
В конце концов так оно и происходит.
К половине девятого из гостей в доме остаются только бабушка и дедушка Стин. Элис прокрадывается в свою комнату, а я решаю, что пора все же сделать над собой усилие и проявить гостеприимство по отношению к родителям моего отца. Особенно к дедушке, который почти ни слова не сказал за сегодняшний день. Как будто дал обет молчания. Не знаю, может, так на него подействовала вся эта кутерьма с похоронами или что-то еще, но уверен, что-то гложет его. После нашей утренней беседы о папе и футболе он и двух слов мне не сказал. Сейчас, когда все гости ушли, я хочу узнать, почему у них с Роулинзом такие разные взгляды на папину футбольную карьеру. Вот только дедушка словно испарился. Бабуля же неподвижно сидит на диване в гостиной, уткнувшись взглядом в колени. Спрашиваю:
– Можно я присяду?
Бабушка медленно поднимает голову и пытается улыбнуться:
– А разве нужно разрешение?
Обычно я очень неплох в том, что касается бесед со взрослыми, но, как только сажусь рядом с бабушкой, понимаю, что ничего интересного придумать не могу. Нет, можно, конечно, обратиться к проверенным темам из серии «школа», «оценки», «какой колледж выбрать», «таблетки» – но все это выглядит как-то нелепо в такой момент. И я решаю начать с вопроса, на который весь день отвечаю сам:
– Как ты, справляешься?
Бабушка подносит белоснежный платочек к заплаканным глазам:
– С трудом. С большим трудом. А ты?
– Аналогично. А дедушка? Он мне показался каким-то… отстраненным. По крайней мере за завтраком.
– Да? Так вы завтракали вместе? – удивляется она.
– А он не сказал? Да, мы очень рано встали. Все еще спали, – честно рассказываю я.
– Ну не обижайся на своего деда за то, что он такой молчун. Он всю неделю ходит чернее тучи – просто убит горем…
– Мама сказала, вы с дедушкой собираетесь погостить у нас какое-то время?
– Надеюсь, мы не помешаем. У Тима есть всего неделя, потом ему нужно возвращаться к прихожанам. Но я все равно подумала, что, может быть, первое время вам с мамой понадобится наша помощь…
– Конечно, – киваю я.
Она снова пытается улыбнуться, но получается лишь что-то вроде морщинистой ухмылки. Ее глаза снова наполняются слезами, и она подносит платок к лицу:
– Тай, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, как ты похож на своего папу?
– Большинство говорят, что я больше похож на маму.
– Да, внешне ты точно в нее. Но характером и манерой держаться весь в Нэйтана.
– Спасибо. То есть надеюсь, что так. Когда-нибудь я хочу стать таким же, каким был папа.
Я и правда больше всего на свете хочу когда-нибудь стать похожим на своего отца. Единственная проблема, но я никогда не скажу этого бабушке, – судя по всему, мы с папой совершенно разные. Пусть у нас и одинаковый размер обуви, но размах его души для меня слишком велик.
Я улыбаюсь бабушке, и она улыбается в ответ. Очень милый момент – наверное, самый милый за все эти годы. Но тут вдруг в комнату входит мама с папиным рабочим ноутбуком в руках, и вся «милость» момента улетучивается.
Но тут вдруг в комнату входит мама с папиным рабочим ноутбуком в руках, и вся «милость» момента улетучивается.
Ее снова трясет, она в слезах, и я тут же понимаю: что-то не так. Куда делась женщина, которая еще недавно произнесла такую потрясающую речь над могилой своего мужа? Я думал, мама готова жить дальше. Оказалось, нет.
Когда она проходит в комнату, у меня возникает ощущение, что она уже не просто оплакивает папу. Нет, тут все гораздо серьезнее. Я не понимаю, как такое возможно, но сейчас мама кажется еще более подавленной, чем в тот вечер, когда ей позвонили из больницы.
Сначала она смотрит на меня таким взглядом, будто не уверена, хочет ли видеть меня здесь, но потом переводит взгляд на бабушку. Швыряет компьютер на диван рядом с ней, и бабуля подскакивает от неожиданности. Затем мама, перемежая слова со всхлипываниями и вздохами, начинает говорить:
– Только не говорите, что вы об этом не знали…
На пару мгновений взгляд бабушки затуманивается. Потом она собирается с духом, берет ноутбук и долго вглядывается в экран. Наконец снова поднимает глаза, но я не могу прочитать, что за эмоции в них отражаются. Смущение? Растерянность? Сомнение? Безразличие? Не могу понять. Бабушка делает глубокий вдох и спокойным голосом отвечает маме:
– Если бы Нэйтан хотел, чтобы ты узнала, уверена, он бы рассказал тебе сам.
– Так, значит, это правда! – вскрикивает мама и, рухнув в кресло рядом со мной, сворачивается клубочком, словно корчась от боли.
– Это правда. Все эти годы… и он молчал! – мычит она, двумя руками сжимая голову, словно вот-вот уронит ее.
Бабушка, кажется, все еще собирается с мыслями. И наконец говорит, хотя краткость ее речи только усугубляет ситуацию:
– Как бы там ни было, я знаю: тебя он любил больше.
Бабушка встает с дивана, разглаживая складки на своем длинном траурном платье. Почти извиняющимся тоном она добавляет:
– Был трудный день, так что я, наверное, пойду посмотрю, как там Тим. Если вы не возражаете, я пойду в нашу комнату. Мы переночуем здесь.
Мама отвечает резким жестом и косым взглядом, смысл которых сводится к краткому «Уйдите уже!».
Несколько следующих минут я молча наблюдаю мамину истерику. Иногда она перестает рыдать, чтобы отдышаться, но потом все повторяется снова. Я хочу утешить ее, но не знаю как, потому что не понимаю, что происходит. И из-за всего только что сказанного какая-то часть меня даже не хочет ничего знать, потому что тогда мое отношение к папе может измениться навсегда.
Но я должен знать.
Поэтому крадучись, словно мышь, которая чувствует опасность, но не может устоять перед запахом сыра, я пододвигаю к себе компьютер.
На экране открыта почтовая программа. Передо мной все входящие письма. Первое, что бросается в глаза, – знакомое имя отправителя: Мэделин Цукерман, та самая, которая столько всего написала в папином паблике на Facebook. Мое сердце уже и так бьется сильнее, а теперь и вовсе готово выскочить из груди. Всего лишь любовь детства, ведь так? Но почему тогда она пишет ему на рабочую почту?
Письмо было отправлено всего восемь дней назад, за день до смерти папы. В теме письма указано «Re: Твоя дочь».
С чего бы это вдруг он стал переписываться с этой женщиной об Элис?
Само сообщение очень короткое. Но опять же, чтобы разрушить весь мой мир, достаточно и его:
С любовью! Мэделин
Я чувствую, как внутри меня нарастает волна гнева.
У моего папы что, был все это время еще ребенок? Он что, изменял маме? Все эти годы он ее хладнокровно обманывал? Да как такое возможно?
До того как я прочитал письмо, я хотел как-то утешить маму, но теперь утешать надо меня. Потерять папу ужасно больно, но чтобы то, что мы о нем думаем, обратилось в дурнопахнущий прах? Меня словно расплющило той самой машиной, которая его убила…
Я дотрагиваюсь до мамы, просто чтобы она знала, что я тут, – как будто это ей что-то даст… И поднимаюсь наверх.