Плохо понимая, что делает, Дженнифер на автомате встала из-за стола, подошла к Ивонне и поцеловала ее.
— Просто чудесные новости, — произнесла она и вдруг совсем разнервничалась. — Поздравляю!
— Я хотела сказать тебе раньше, — взяла ее за руку Ивонна, — но решила, что надо подождать, пока…
— Пока я приду в себя. Ну конечно, — выпрямилась Дженнифер. — Но это действительно великолепно. Я так за тебя рада.
— Вы следующие, ребята! — намеренно громко заявил Билл, уставившись на них с Лоренсом. — Последние остались. Давай, Ларри, строгай детишек. Не подведи, старик.
Дженнифер покраснела, но понадеялась, что в темном помещении ресторана никто этого не заметит, а потом посмотрела на Билла: он уже расстегнул воротник рубашки и ослабил галстук.
— Всему свое время, Билл, — мягко оборвал его Фрэнсис. — Мы шли к этому не один год — сначала надо вдоволь насладиться жизнью.
— Что?! Ты называешь это наслаждением?! — воскликнула Ивонна, и все рассмеялись.
— Ну, вообще-то, да. А куда торопиться?
— Совершенно некуда, — поддержала ее Дженнифер, глядя, как ее супруг достал из кармана пиджака сигару и подчеркнуто аккуратно обрезал конец.
Домой они поехали на такси. Друзья стояли на обледенелой набережной: Ивонна махала им на прощание, Фрэнсис нежно обнимал ее за плечи. Доминик и Энн ушли чуть раньше, а Билл исполнял серенады на глазах удивленных прохожих.
— Чудесная новость, да? — заговорила Дженнифер.
— Ты так думаешь?
— Ну да… А ты разве не рад за них?
— Конечно рад, — ответил он, смотря в окно на проносящиеся мимо темные улицы, освещенные светом редких фонарей. — Дети — это чудесно.
— Билл жутко напился, правда? — спросила Дженнифер, доставая из сумочки пудреницу и глядя на лицо, которое наконец-то перестало удивлять ее.
— Билл — идиот, — отозвался Лоренс, не поворачиваясь к ней.
Где-то вдалеке зазвучала сирена. Дженнифер закрыла сумочку, положила руки на колени, мучительно думая, что бы еще сказать, чтобы хоть как-то поддержать разговор.
— А ты… А о чем ты подумал, когда они нам рассказали?
Лоренс повернулся к жене — одна половина его лица была освещена светом натриевой лампы, другая оставалась под покровом темноты — и с недоумением посмотрел на нее.
— В смысле, Фрэнсис и Ивонна. В ресторане ты не сказал ни слова.
— Я подумал о том, — с бесконечной печалью в голосе сказал он, — что Фрэнсису Монкриффу чертовски повезло.
Дальше они ехали молча. Такси затормозило перед домом, Лоренс заплатил водителю, а Дженнифер медленно поднялась по выложенным дробленым камнем ступенькам. На всей площади свет горел только в их доме, поэтому покрытый снегом тротуар казался бледно-желтым. Да он же пьян, вдруг поняла Дженнифер, заметив, что муж нетвердо держится на ногах и с трудом поднимается по лестнице. Она попыталась вспомнить, сколько виски он выпил за вечер, но не смогла — большую часть вечера Дженнифер просидела, погруженная в свои мысли, думая о том, как ее видят окружающие. Гще немного — и от попыток казаться нормальной у меня просто закипит мозг, подумала она.
— Хочешь, я принесу тебе чего-нибудь? — Дженнифер открыла дверь и вошла в дом. — Могу заварить чай, — предложила она, и ее слова гулко прозвучали в гигантском холле.
— Нет, — отказался Лоренс, кидая пальто на стул. — Пойду в постель.
— Пойду в постель.
— А я, наверное…
— А ты пойдешь со мной.
Так вот в чем дело, мелькнуло у Дженнифер в голове, пока она аккуратно вешала пальто в шкаф и поднималась вслед за ним в спальню. Она вдруг пожалела, что не напилась сильнее, — ведь тогда они могли бы беззаботно смеяться и веселиться, как Доминик и Энн. Хотя нет, вряд ли: Дженнифер уже поняла, что ее мужа с натяжкой можно назвать весельчаком.
Часы показывали без четверти два. Лоренс одним движением сбросил с себя одежду и не стал поднимать ее с пола. В его взгляде сквозили такое отчаяние и усталость, что Дженнифер на какой-то момент понадеялась, что он просто не выдержит и уснет. Она сняла туфли и вдруг поняла, что не может сама расстегнуть платье.
— Лоренс?
— Что?
— Ты не мог бы расстегнуть мне пуговицу? — попросила она, поворачиваясь к нему спиной.
Он неуклюже взялся за пуговицу и слишком сильно потянул за воротник, заставив Дженнифер поморщиться. От него несло виски и горьковатым сигарным дымом. Он потянул за пуговицу, случайно прихватив прядь волос, и Дженнифер вскрикнула от боли.
— Твою мать! — выругался он. — Оторвалась.
Дженнифер сняла платье, повернулась к мужу и забрала у него обтянутую шелком пуговицу.
— Ничего страшного, миссис Кордоза наверняка пришьет ее так, что будет незаметно, — едва сдерживаясь, заверила его она и отвернулась, чтобы убрать платье в шкаф.
— Уберешь потом, — вдруг сказал Лоренс, глядя на нее из-под полуприкрытых век и слегка качая головой.
Он наклонился к Дженнифер и принялся покрывать ее лицо поцелуями. Она закрыла глаза, чувствуя, как его руки неловко скользят по ее шее, плечам, как будто он цепляется за нее, чтобы не упасть. Лоренс потянул Дженнифер к кровати, исступленно лаская ее грудь, и придавил ее своим весом. Она вежливо отвечала на его влажные, пахнущие перегаром поцелуи, пытаясь скрыть отвращение.
— Дженни… — тяжело дыша, шептал он, — Дженни…
По крайней мере, сегодня все произойдет быстро, подумала Дженнифер, но Лоренс вдруг остановился. Она открыла глаза и удивленно посмотрела на него.
— Что случилось? — заплетающимся языком спросил он.
— Ничего.
— У тебя такой вид, как будто я делаю что-то ужасное. Тебе так противно?
Безусловно, он был пьян, но в его голосе прозвучала какая-то непонятная ей обида.
— Прости, дорогой. Я не хотела, чтобы ты так подумал, — попыталась оправдаться Дженнифер, приподнимаясь на локте. — Наверное, просто устала, — добавила она, беря его за руку.
— Устала? Понятно.
Они сидели рядом на краю кровати. Лоренс разочарованно провел рукой по волосам, а Дженнифер почувствовала себя виноватой, однако за чувством вины, к ее стыду, скрывалось облегчение. Когда молчание стало просто невыносимым, она подвинулась к нему поближе и неуверенно спросила:
— Лоренс… как ты думаешь, со мной все в порядке?
Слова комом встали в горле. Но ведь он мой муж, я должна доверять ему, подумала она, вспомнив, как Ивонна все время смотрела на Фрэнсиса, как они постоянно о чем-то шептались, как Доминик и Энн, заливаясь радостным смехом, садились в такси…
— Ларри! — вдруг рявкнул он. — Называй меня Ларри. Не понимаю, неужели так сложно запомнить?
— Прости, Ларри, прости меня, — закрывая лицо руками, прошептала она, — просто все так странно…
— Странно?
— Как будто что-то безвозвратно ушло, — с болью в голосе объяснила она. — Мне кажется, что я должна сложить какую-то мозаику, но мне не хватает одной очень важной части.